Куньинский учитель географии Вячеслав Анатольевич Гринев, один из тех энтузиастов истории своего края, которые одинокими огнями духовности еще разбросаны по сельской России, неустанно открывает все новые городища и возит туда своих учеников, показывая им артефакты древней культуры — остатки железоплавильных печей, следы свайных озерных поселений, культовые камни и жальники — славянские захоронения времен перехода от язычества к христианству.
Зачем это деревенским подросткам с их дискотечными плясками и мечтами о городской жизни, зачем им карабкаться по заросшим папоротником и полынью склонам холмов, рыться в черной земле культурных слоев, выслушивать жаркие речи учителя, пытающегося пробудить их воображение рассказами о жизни обитателей этих исчезнувших селищ? Зачем? Не знаю. Но без таких знаний, без такого пробужденного воображения, в котором теплится ощущение связи времен, нет народа, нации, а есть скопление случайно поселившихся здесь людей, легко пришедших сюда и легко покидающих эту землю.
Ключевский, этот поэт исторического знания, у которого воображение так удачно дополняет суровую правду факта, пишет об остатках городищ Киевской Руси, рассеянных по всему Приднепровью на расстоянии четырех — восьми верст друг от друга. Как и псковские селища, это пространство, очерченное кольцеобразным валом, достаточное для одного доброго крестьянского двора. Такие одинокие дворы, окопанные земляным валом с частоколом для защиты скота от диких зверей, по мере распада родового быта славяне ставили, расселяясь по Днепру и его притокам, ими же колонизовалось Верхнее Поволжье и Северо-Западная Русь. Собственно и Киев, по преданию, возник из укрепленных дворов трех братьев-звероловов, поселившихся на трех холмах высокого берега Днепра. Старшего брата звали Кий.
Но из южной Руси, теснимые степными кочевниками, поселенцы двигались на север, в верхневолжское междуречье и, отыскивая среди болот и лесов сухие возвышенные места, ставили на них избы, корчевали и выжигали лес, поднимали целину и, снимая несколько лет с удобренной золой земли хороший урожай зерновых, истощив почву, двигались дальше, ставили новый починок, повторяя все сначала.
Так ли Вячеслав Анатольевич Гринев толкует своим ученикам жизнь обитателей открываемых им селищ, эдак ли, и что остается в их молодых душах — не знаю. Но Ключевский толковал так, отмечая непрестанное движение людей вольно-земледельческой Верхне-Волжской и Псковско-Новгородской Руси. Это движение — исток всего, исток древних славян — звероловов, бортников, землепашцев, перемещавшихся по необъятной равнине, воюя или ассимилируя местные племена — чудь и мерь, литовцев и финнов, смешиваясь с ними, образуя постепенно великорусскую народность с ее городами и княжествами.