— В жизни человека моей профессии не должно быть никаких неожиданностей.
— Значит, вы догадывались?
— С тех пор, как вы заговорили о Вене.
— Да, думаю, что нелегко будет вам в этой стране. Австрия — не Германия, и опираться на власть нам не придется.
— Это. я понимаю. Однако не думаю, чтобы у нас мало было друзей в стране со столь развитым пролетариатом.
— Австрийцы, как и немцы, бывают разные. Подавляющее большинство ненавидит нацистов — и мы их ненавидим. Они противники новой войны — мы тоже выступаем за мир во всем мире. Они сторонники сильной, миролюбивой* нейтральной, демократической Австрии — мы тоже. Но они лучше знают местные условия, традиции, взаимоотношения — потому должны помогать нам. Цель у нас с ними одна — пусть же помогают избирать наилучшие средства.
Опустив голову, я внимательно слушал генерала. Он продолжал свой разговор решительнее:
— Следите за тем, чтобы в советских секторах Вены и в советской оккупационной зоне был установлен твердый демократический порядок при поддержке самих австрийцев.
Аккуратно смахнув пепел с настольного стекла, он заключил:
— В Вене вас подробней проинструктируют. Кстати, там Федчук. Я уже говорил с ним. Он, оказывается, помнит вас по работе в Германии.
— Значит, меня там ждут?
— Да, выезжать надо без задержки. В новых условиях мы несколько укрепляем наш малочисленный аппарат в Вене, и вас там ждут.
Генерал как-то особенно внимательно взглянул на меня, сразу понял, чего жду. Голос его прозвучал мягко, доброжелательно:
— Жена и дочь будут с вами. Со временем… в общем, скоро. Это я беру на себя.
— Тогда я готов…
На прощанье он крепко пожал мне руку, пожелал счастливого пути и успехов.
В Москве я прожил, а точнее пробегал, еще три ужасно утомительных дня, заполненных до предела встречами, переговорами, оформлениями, приготовлениями. И вот наступило время прощаться. По опрятному зеленому перрону Киевского вокзала, вдоль чисто вымытых пассажирских вагонов с раскрытыми настежь окнами, сновали люди. Торопливо раскрыв сумку, жена Ольга достала из нее миниатюрную плюшевую белочку.
— Возьми с собой… случится, затоскуешь, прижмешь ее к сердцу, и пройдет боль одиночества.
Гудок паровоза, резкий и продолжительный. Я прыгнул на ступеньку вагона, и поезд тихо и плавно, будто совсем неохотно, двинулся вдоль перрона. Ольга шла>чрядом с вагоном, затем остановилась, крикнула:
— Пиши почаще!
— Жди… — крикнул ей я.
И вот зеленая птица-поезд уносит меня далеко, далеко на Запад, в незнакомую Австрию, к людям живым, неизвестным, но любознательным, и наверное, разным, как и везде…