– Дальше я могу и сам. Ежели вам не приятственно, то лучше не ходить? – с дальним намерением предложил Тим, участливо, но и лукавил. К дому сему хотелось идти ему в одиночестве. Мало ли чего откроется, свидетели при том не нужны.
Спутники Тима слишком поспешно согласились с его предложением. Сказали, подождут поблизости в беседке «бельведер». Но Тим их отговорил. Никуда он не денется и ничего с ним не случится – знамо дело, вдруг обождать придется целый день? Обещал клятвенно, что свяжется непременно по видовому экрану: обсказать, что у него и как. Познавательные занятия, они долгие, ни к чему утруждаться, пусть лучше полетают по городу. Друзья его и с этим осторожно согласились. Хотя и посмотрели на него с сожалением, будто говорили: и охота тебе, поэту, убить драгоценное время на усилия, столь неблагодарные по своей сути. Но, в конце концов, после коротких и вялых пререканий, больше из вежливости, оба оставили Тима в покое. Прежде чем ступить внутрь, под темный давящий свод – будто ныряешь в зияющую кротовую нору, – Тим обратил внимание на каменного человека необычного вида, приподнятого ввысь массивным постаментом у дверей. Черный, блестящий и гладкий, он строго выпрямился на высоком стуле, искусно украшенном богатой резьбой, – усталое и гордое лицо, пустые неодушевленные глазницы придавали ему неземной вид. Одна рука воздета в вопрошающем жесте, будто бы каменная статуя и сама не знает, зачем она здесь. Вторая лежит, спокойно вытянутая вдоль бедра, словно бы указывает на временный отдых после тяжких трудов. Казалось, черный человек собран наспех из различных и чужеродных меж собой телесных частей, вовсе ему не принадлежавших и противных друг дружке. На передней стороне возвышения тянулся длинный ряд незнакомых, разноязычных значков‑букв. Тим присматривался долго, прежде чем нашел нужную строчку и смог прочесть одну из золоченых надписей: «Мегест Иверский, достойному – достойное!». Стало быть, памятник. Если статуя сходна нарочно с отдельным человеком, она называется «памятник», Тим об этом знал. И еще он знал, что в общности своей нынешние радетели не одобряют подобных сооружений. Значит, или человек этот умер страшно давно, или отличился от всех прочих неким из ряда вон необыкновенным деянием, но умер все равно – живых охотников на памятник себе не сыскать, к этому отношение «негативное». Мегест Иверский, запомнил Тим на всякий случай. Если уж сидит сей Мегест каменным изваянием перед домом, в котором скажут Тиму о Вольере, то и сомневаться не стоит – имеет к слову и к месту явное отношение. Тим еще раз оглядел памятник, как бы примериваясь и оценивая. Затем он вошел.