Считалось в первой теории, что выбрать ту или иную сторону – примкнуть к Носителям или к толпе – зависело от свободной воли человека. Простым «хочу» или «не хочу» решался вопрос. С непрерывным течением человеческих жизней вокруг Носителей созидалось некое «психофизическое» поле, которое окрепло со временем и вовлекло в свой круг достаточно людей, чтобы и Носители сделались также отдельным народом. Хотя бывали среди них исключения. Кто‑то уходил обратно, в душный мрак толпы, кто‑то, наоборот, из тьмы поднимался на уровень чистой и бескорыстной учености. Последователи этой первой теории назвали себя «хомофелитами». Но была и вторая.
Благодаря ей Тим и узнал необыкновенное это слово – эволюция. Запомнил и проговорил быстро, все чувства в нем теперь работали на пределе возможностей, и он торопился. Уловил он главное: природа не терпит застоя и пустоты. Вслед червю земляному приходит бабочка, за ней ящерица и птица, причем новое далеко не всегда изгоняет и убивает старое, и так далее, вплоть до человека. Многие прежде полагали, что здесь‑то всему конец и бытию людскому расти больше некуда. Оказалось, все совсем не так. Из недр еще дикой, ревущей и голодной разумной массы сразу же стали выделяться не похожие на нее. Называлось – естественный отбор и борьба за существование. Поначалу отбор этот проходил для Носителей весьма печально и плачевно. Уж их и жгли заживо на кострах, при народе и с глумлением (Тим только от одного мысленного представления этого зрелища едва не грохнулся в обморок). И вешали, и топили, и бросали в непроглядную тьму подземелий – хуже вообразить ничего нельзя. Ну, как лишил бы кто его самого дневного света и, главное, заветных книжек, Тим бы умом теперь тронулся, лучше уж гром с небес. Других, себе подобных, толпа, конечно, вешала и жгла тоже. Из зависти, коварства или просто для потехи. Но лишь Носителей с непримиримой злобой и за доброе дело. Потому что народу Вольера никакое их добро не было нужно. Даже в относительно светлые промежутки лет, когда вешать и жечь вроде бы стало не к лицу, по существу изменилось мало что. Убивали насмешкой и презрением, нищетой и облыжным наговором – здоровый запасец у них был, у вольерного‑то народца – его, Тима, народа, между прочим.
Так оно и шло. Пока в один прекрасный миг эта самая эволюция не зашла столь далеко, что Носители увидали, наконец, сколь великое число их народилось, и не выиграли в борьбе за свое существование. Естественный их отбор представлялся простым крайне. Коли тянет тебя к познанию ради самого чистого знания, терзает жажда творить ради головокружительной сладости самого творения – добро пожаловать в Новый мир! Не для выгоды, не для похвалы и похвальбы, не из‑под палки и не из гордыни. Но оттого, что лишь только таким способом и возможно жить, не как иначе. Право на образование, прежде чуть ли не насильно всучиваемое всем и каждому, теперь нужно было заслужить, заработать, а не просто получить готовеньким из доброхотных рук – получить и отбросить в озлоблении как сломанную игрушку. Но шалишь, Носители порок небрежения самой драгоценнейшей ценностью на земле пресекли решительно. Здесь и прошла бесповоротно черта, которой отделяли своих от чужих, иначе «зерна от плевел».