Фабрика. Как же обращается она со своим необученным материалом, вливающимся в нее из неисчерпаемых труб? Как она заглушает любые стереоустановки несмолкаемым шумом! Дом этого человека, то есть дом директора на его участке, где решается участь семейной пары, дом этот дает нам возможность освежиться, если мы обслуживаем автомат по разливу кока-колы! Огромная палатка из света и живых существ, в которой производят бумагу. Конкуренция жестко давит на всех, кто занят на фабрике, и обстругивает их до самых тонких досок. Концерн, владеющий фабрикой, находится в соседней федеральной земле, он более мощный и расположен на более полнокровной транспортной артерии, в которую фабричный люд может истечь кровью и излить свои соки. Древесину измельчают до неузнаваемости и отправляют на целлюлозную фабрику, а потом целлюлозу отправляют на бумажную фабрику, где все то, что было измельчено до неузнаваемости, проходит обработку, — по крайней мере, так мне говорили, и я довольна тем, что я, свободный человек, в полуденный зной могу отправить свое эхо в притихший лес. Целая армия безответственных, как я, людей, читающих в уборной газеты, помогают лишить лес деревьев, чтобы присесть потом в другом месте и развернуть еду, упакованную в бумагу. А потом люди пьют по ночам и пребывают в тревоге. Подъемлет крылья раздор, и толпа, раздувшаяся и ослепленная, низвергается в ночные стремнины.
Фабрика пристроилась к лесу, однако ей давно нужна другая местность, чтобы снизить себестоимость продукции. Плакаты с райскими призывами на выезде из городов завлекают людей, и они на всех парах движутся к фабрике по своим игрушечным железным дорогам. Переводят стрелки, и господин директор тоже пребывает в руце Божией, поглощая государственные дотации. Неисповедима политика владельцев, имена которых неизвестны никому. В пять утра люди, преодолевшие на пути к фабрике сотню километров, задремывают у светофора и на последнем перекрестке становятся жертвой благословенного красного света, который играет с ними в жестокую игру, ведь они позабыли снять ногу с педали газа, вообразив во сне, что еще танцуют на субботней вечеринке. Им больше никогда не увидеть изысканных движений на телеэкране, перед которым они, посапывая и похрапывая, годами получают свою жвачку.
Потому-то они и заставляют всех своих женщин громко звучать, чтобы по крайней мере до следующего дня зарплаты не слышать судебных фанфар. Слухи и судебные процессы в этом местечке никогда не прекращаются, и те, кого банк бросил на произвол судьбы, щебечут в бороздах и съедают последнюю крошку, а за спиной у них стоит женщина, которой нужны деньги на хозяйство, на новые учебники и на тетрадки для детей. Все они зависят от директора, от большого ребенка с добродушным нравом, который, впрочем, может с треском перемениться, как резко меняет свое положение парус, и тогда мы все оказываемся в одной лодке и быстро перелетаем через высокий и крутой борт, вываливаемся с той стороны, к которой мы в последнюю секунду прижались, потому что не умеем иначе распорядиться нашим тысячеголосым пением сирен. И в гневе нашем не избежать нам забвения, и растет в нас нарыв, и мы растем и плодимся как сорная трава.