2
Повязав голову глухим черным платком, Панька бродила по квартире. Простыней она так и не хватилась.
«Ясное дело. Недорого досталось», – Маша думала, не удивляясь. О простынях помнили другие руки – тех, кто накладывал стежки. Пачка их требований, надежно припрятанная, лежала в тайничке письменного стола рядом с просроченным библиотечным пропуском.
К середине дня мама наконец собралась. Вместе с Панькой они отправились в похоронную контору на Достоевского. Татка приставала к отцу – сходить в Александровский сад. Приглашали и Машу, но она отказалась.
Странная мысль, мелькнувшая с вечера, не давала покоя.
Оставшись в одиночестве, Маша подошла к Панькиной двери и подергала за ручку. Много раз она бывала в соседской комнате, но теперь, получив пачку требований, хотела заглянуть снова, как будто проверить шифр.
Старушечий замок был надежным. Маша припала к личинке, но так ничего и не разобрала.
Мама с Панькой вернулись к вечеру.
К праздникам мама всегда готовилась накануне. Разложив овощи на старой дровяной плите, которую строители, проводившие газ, так и не вынесли, она отбирала ровные картофельные клубни. Панька мыла свеклу.
– Прасковья Матвеевна, – мама оглянулась, – соды добавьте капельку, быстрее разварится.
С соседкой она разговаривала прежним голосом, как будто не было никаких скандалов.
Не оборачиваясь от плиты, Панька закивала покорно. Из пучка, собранного на затылке, торчали редкие пегие волоски. Она пригладила мокрыми руками, измазанными свекольной грязью:
– Племянничек ваш... он тоже придет? – Панька спросила почтительно.
– Ося? Да, собирался, – мама покосилась на Машу.
– Хороший человек, на дядю своего уж очень похож, – Панька шмыгнула носом.
– У вас есть сода? – мама думала о свекле, – а то у меня кончилась, забыла купить.
– Там, в буфете, – Панька махнула рукой в сторону комнаты.
– Я могу сходить, – Маша вскочила с готовностью.
– Сама я, – подхватившись, Панька метнулась к двери.
«Мама-то, может, и забыла, а Панька по-омнит... А что, если?..»
Сидя в углу за дровяной плитой, Маша слушала их кухонные разговоры и думала: «Горстка пепла. Борьба за выживание. Он сказал: счастлив тот, кто узрит прах своего врага. Поминки – это для Паньки. Для мамы – праздник. Поэтому она и готовит...»
Маша дернула плечом и ушла.
В крематории назначили на двенадцать. Институтский автобус должен был подъехать к Максимилиановской не позже десяти. До больницы добрались пешком. Институтский водитель приоткрыл дверцу кабины: «Михаил Шендерыч, к воротам подавать?» На Машу он покосился веселым глазом.