– Он не побоится.
Маша пересказала короткий разговор: свой вопрос и профессорский ответ.
– Так и залепил?! – Иосиф расхохотался. Ответ Успенского привел его в восхищение. – Если, конечно, – брат почесал в затылке, – не проверял тебя на вшивость... а то бывает... – и кинулся к телефону.
Телефонный разговор получился тихим и коротким: «Да, хорошо, хорошо. Жду».
– Бывает – что? – Машин подбородок дернулся.
– Да все. Во всяком случае, ты-то хоть побольше молчи. Пусть говорит, что хочет, – после телефонного разговора Иосиф глядел весело. – Интересный мужик, видать. Раз ты бросаешься на его защиту, как кошка, – глаза брата вспыхивали.
– Не говори глупости! Какая кошка! При чем здесь это...
Ни с того ни с сего она вспомнила другие глаза: в полумраке комнаты они блеснули желтоватым отсветом. Нежное веселье задрожало на дне зрачков.
– Ах, простите, принцесса! Для вас, юной девы... Таким, как вы, подавай невиннейших юношей, нет, принцесса, для вас, юной девы, он, видимо, стар... Вам ведь подавай вьюношей, – глаза Иосифа не гасли.
– Отстань, пожалуйста! – Маша вырвала профессорскую книгу.
Дома она попыталась вчитаться, но слова Иосифа не давали покоя. «Конечно, старый, – Маша соглашалась с братом, – лет пятьдесят, смешно». Но что-то тлело, разливалось желтоватым огнем. Сквозь черты старого волка проступали другие – молодые и холодные, исполненные презрения к Машиным врагам. Человек, сидевший за стеклянной загородкой, не знал презренного страха: их, ее врагов, он называл простыми и грубыми словами, посрамляющими все хитрости брата.
Маша вспомнила женщину, перетянутую в талии, и почувствовала укол ненависти.
1
Первое время Наташка еще соблюдала видимость и даже подсылала кого-нибудь из девочек – позвать к чаю, но неприязнь брала свое. То косым взглядом, то красноречивым молчанием давала понять, что внутренне нисколько не изменилась к Вале. Девочки это чувствовали и, опасаясь потерять Наташкино расположение, усердно демонстрировали враждебность, правда, уже не хватая через край. Джемперок, купленный на галерее за бешеные деньги, ничем не помог: новые шмотки девчонки покупали регулярно, так что не прошло и месяца, как Валина обнова стала поводом для шуточек. С чьей-то легкой руки к Вале прилипло прозвище Розочка.
Подруге Валя больше не жаловалась. Чувствовала, что Маше-Марии не до нее. В их разговорах мелькала фамилия Успенского, и Валя понимала: у Маши-Марии начинается новая, другая жизнь.
Сессию обе сдали на отлично, и, возвращаясь в холодное общежитие, Валя не раз задумывалась о том, что профессорское приглашение – несправедливость: кому как не ей, с отличием закончившей финансовый техникум, полагалось бы слушать индивидуальные лекции, расширяющие и опережающие программу. Иногда приходили и вовсе стыдные мысли, которые Валя от себя гнала, но до конца не могла побороть: она думала о том, что профессорский выбор – не случайность. Пару раз она подслушала,