- Чего еще надо? Соснуть не даете, черти!
Солдатик коротко хохотнул.
- Пассажирка к тебе, Филиппыч! Чтобы не скучал, значит!
Поручик не выдержал и взорвался:
- Обращаться по уставу, команды производить по уставу! Распоясались, сволочи! Фельдфебель, наведите порядок!
Фельдфебель неохотно, с ленцой в голосе отрапортовал:
- Слушаюсь, Вашбродь! - и стукнул солдата в ухо. У того резко мотнулась голова, но выражение глаз не изменилось.
Дверь распахнулась, показался надзиратель - низкого роста, с круглым брюшком, нелепыми кривыми ногами кавалериста, обрюзгшим, полным, неестественно белым лицом в оспинках и большими черными глазами навыкате. Он мгновенно сориентировался в обстановке, вытянулся перед офицером по стойке смирно и рявкнул:
- Ваше благородие! Куда прикажете сопроводить арестантку?
Тот сердито скомандовал:
- В одиночную!
За дверью оказался серый коридор, в конце его снова дверь, и справа, наконец, ее новая обитель, - крошечная камера размером с голубятню и одиноким, привинченным к полу табуретом посредине. Офицер зашел вместе с осужденной в камеру, заполнив собою все пространство. Он был молод, не старше двадцати пяти лет. Его приятное, мужественное лицо оказалось прямо перед ней, он посмотрел ей в глаза с явным сочувствием, и в то же время твердым, официальным тоном произнес:
- Осужденная Мозенз! В соответствии с решением губернского суда - приговор вы знаете, и с учетом того, что срок подачи апелляции истек, а вы так и не соизволили ее подать, вас переводят в одиночную камеру Косого капонира Печерской крепости до исполнения приговора. Согласно принятой процедуре содержания приговоренных к смертной казни, вы будете здесь находиться в ножных и ручных кандалах. В случае задержки исполнения приговора сегодня…
Она непроизвольно вскрикнула:
- О, господи!
- Вам на ночь, до шести часов утра, будет внесен топчан с соломенным тюфяком. Такс. Какие будут просьбы, пожелания? - и добавил более мягким тоном: - Водки хотите?
«Вот и все, - подумала она с горечью, - сегодня мои страдания закончатся». Теплившаяся надежда на чудо избавления от смерти, от тюрьмы, умерла вместе с этими мыслями. Анике стало необыкновенно спокойно, как будто ее все это больше не касалось ни в коей мере. Она только с трудом сглотнула неприятный комок в горле.
- Спасибо, но я не пью… не пила раньше, - голос звучал удивительно спокойно, буднично, как будто отдельно от нее. - Если можно, то воды, холодной воды, жара сегодня невообразимая, сударь. И если вы будете так любезны, распорядитесь подать сюда библию и свечу. Здесь будет темно, когда за вами закроются двери… Большую свечу, пожалуйста, чтобы надолго хватило, - не люблю и боюсь темноты! - Задумавшись, добавила: - Хотя, кто знает, сколько мне суждено здесь всего пробыть…