В течение трех лет запасы шерсти и шкур росли, и агенты Эвриклеи на островах и Большой земле честно и ловко выменивали их на другие товары. Втайне от женихов в Акарнании и на Левкаде росло поголовье крупного рогатого скота, а на всех островах, кроме Итаки, — стада свиней и овец. Распоряжалась всем Эвриклея, бывшая нянька, Домоправительница, рабыня, купленная свекром Пенелопы Лаэртом за двадцать быков, когда и он сам, и рабыня были молоды. Эвриклея, дочь Опа, потомка многострадального Певсенора [23], повсеместно чтимая Эвриклея, обнаружила вдруг многочисленную родню, которую надо было навещать, и множество болезней, которые надо было лечить за границей, принимая ванны и посещая святилища. В Микенах у нее оказалась тетка, древняя старуха, которую ей пришлось проведать, потом столь же неожиданно ей припомнилась другая тетка, жившая далеко на востоке, и дядька, поселившийся за Лакедемоном, где-то на берету Арголидского залива. Уезжала старая дама надолго. Она нашла себе спутника и телохранителя — немого, но отнюдь не глухого вольноотпущенника, получившего военное, а может статься, и политическое образование, широкоплечего, бородатого и вообще заросшего густым волосом сорокалетнего мужчину, прозванного Дакриостактом [24], потому что глаза у него начинали слезиться при малейшем ветерке; на побережье, где живут Люди с опаленным лицом, ему отрезали язык задолго до того, как его купил Лаэрт. Во время поездок они с Эв-риклеей объяснялись способом, понятным им одним, и от этого Эвриклея прослыла на материке колдуньей.
Когда приближался очередной приступ старухиных хворостей, она вначале несколько дней кряду кашляла, или чесалась, или, держась рукой за поясницу, не могла разогнуть спину из-за подагры; она и слышать начинала хуже, чем всегда. Чтобы выздороветь, она с решимостью и энергией, которым мог позавидовать и здоровый, хотя и с громкими стонами, пускалась в путь по дорогам, трудным и изнурительным для любого здоровяка, плыла по штормовому морю, карабкалась в горы по ту сторону Пилоса и, на удивление всем, выздоравливала. Но вскоре после возвращения, а иногда и год спустя, она снова хирела или вспоминала о новых родственниках бог знает в каких далеких и неведомых краях. Однажды она отсутствовала так долго, что все решили — она умерла, и совсем было о ней забыли; но некий хорошо осведомленный мореход, торговавший с жителями разных городов, пустил слух, будто ее видели на Делосе и на Крите. Сама она по возвращении утверждала, что побывала в песчаном Пилосе, а потом на южной оконечности Пелопоннеса и на Кифере, но там она узнала, что в Кносе на Крите живет ее племянник, о котором она совсем забыла, и тогда она — мимоходом — заехала к нему повидаться. Из этой поездки она привезла огромный багаж:, она уверяла, будто это подарки, — тюки отнесли в сокровищницу Пенелопы. Тут были сосуды для смешивания вина — золотые кратеры, кубки и чаши из золота и серебра: как видно, родственники полагали, что старуха, которая, можно сказать, капли в рот не брала, — самая настоящая пропойца.