– Задвинь штору, дружок, – попросила меня Вава, и я, дивясь причудам старухи, запахнула тяжелый занавес цвета молодой травы. – А теперь…
У нее в пальцах – в пальцах, обтянутых складками сухой, пергаментной кожи, – оказался затейливый ключ с фигурной бороздкой. Им старуха ткнула куда-то, повернула с некоторым усилием… И все волшебным образом пришло в движение. Послышался тихий скрип, и холодок пробежал у меня вдоль позвоночника, корни волос стали болезненно чувствительны. Так могло бы стонать привидение, так жаловалась бы на свою участь заблудшая душа… Срединная часть стеллажа, выглядевшая монолитной, плавно выдвинулась вперед и мягко отъехала вправо, открывая моему изумлению низкую дверцу в стене.
Легкая, как сухой осенний лист, рука Вавы подтолкнула меня в спину. Я сделала шаг, потянула на себя потайную дверцу… За ней было очень темно, тянуло холодом.
– Темно, – прошептала я.
– Сию секунду, – ответила Вава и с неестественной для ее возраста прытью принесла мне свечу в бронзовом подсвечнике. Подсвечник, украшенной какой-то вакхической женской фигурой, до сих пор скромно жил в кухне, но теперь он имел заговорщицкий вид, и разнузданная полуголая девица, казалось, мне подмигивала. Быть может, ей уже приходилось освещать путь в некую тайную комнату?
Комната оказалась узкой и длинной, как пенал, каменные стены были увешаны старыми, вытертыми коврами.
– Что это? – обернулась я к Ваве. Она следовала за мной. В дрожащем свете свечи ее лицо изменилось так, что я вздрогнула. Оно помолодело, стало мягче, разгладились глубокие морщины на щеках, и младенчески-голубые, мутные глазки старухи получили новый цвет, новый блеск. – Это что, кладовая?
– Милая моя, какая же это кладовая? Кто ж строит кладовую в библиотеке? Сроду она здесь была, предназначалась для инкунабул… Для книг старинных, бесценных, поняла? Дом дед мой строил, снаружи невозможно понять, что здесь есть помещение. Много секретов тут хранили, но главного не сберечь по тайникам, не схоронить в камне…
– Ваш дед?
– Наш, – с улыбкой передразнила меня старуха. – И дом был мой, не две комнаты с кухней, а весь дом. Не напрягай головушку. Графиня Бекетова, рада знакомству…
Кажется, я огляделась, чтобы увидеть рядом графиню – тонкую, в кринолине, с веером из страусовых перьев. Вава засмеялась, хрипло, как закаркала.
– Это я. Варвара Дмитриевна Бекетова. Графиня Бекетова. Фрейлина императрицы.
– Да, но как же… – только и смогла прошептать я, не оглядывая, но восстанавливая в памяти заляпанный жиром передник Вавы, тонкую седую косичку, завязанную грязной ленточкой, растоптанные туфли и делано-простонародный выговор.