,— и перед лицем сей сладости исчезают временные скорби,— по крайней мере много притупляется острие их»[70],— кончает свое послание преосвященный страдалец, воистину священномученик Игнатий, испытавший все то, о чем повествует.
Когда беседа с этим другом происходит в более спокойных обстоятельствах, письма Владыки имеют более спокойный, созерцательный характер. «В ответ на первую страницу вашу скажу,— пишет в одном из подобных писем преосвященный Игнатий,— соответственно вашим добрым чувствам ко мне, и скудное мое слово к вам кажется вам благим и носящим помазание. Но каково бы оно ни было,— оно есть слово сердца. Признаюсь,— пишет дальше Святитель, раскрывая свою душу,— бывали в жизни моей минуты, или во время тяжких скорбей, или после продолжительного безмолвия, минуты, в которые появлялось в сердце моем слово. Это слово было не мое. Оно утешало меня, наставляло, исполняло нетленной жизни и радости,— потом отходило. Искал я его в себе, старался, чтоб этот голос мира и покоя во мне раздался,— тщетно! — признается Святитель далее.— Случалось записывать мысли, которые так ярко светили в сии блаженные минуты.— Читаю после,— читаю не свое, читаю слова, из какой-то высшей сферы нисходившие и остающиеся наставлением. Обыкновенная жизнь, и монастырская, сопряжена с многим развлечением, не может удерживать всегда при себе сих горних посетителей»[71].
Из подобных писем становится очевидным, чем жила в монастыре душа подвижника Божия, что воспевала, как постоянно стремилась горе, невзирая на неустанные и великие внешние заботы и труды, невзирая и на непрестающие скорби. Отсюда и рождалась духовная любовь к человеку, отсюда оживали все поучения святых Отцов древнего Востока и Византии, отсюда живым становилось и восприятие того старческого руководства, навыки которого получены были от старца Леонида — ученика учеников преподобного Паисия Величковского.
«...Для совета, для руководства недостаточно быть благочестивым,— пишет преосвященный Игнатий некоей духовной особе,— надо иметь духовную опытность, а более всего духовное помазание. Таково об этом предмете учение Писания и Отцов. Советник благочестивый, но неопытный, скорее может смутить, нежели принести пользу. Не только из среды мирян,— из среды монашествующих крайне трудно найти советника, который бы, так сказать, измерил и вывесил душу, с ним советующуюся, и из нее, из ее достояния, преподал бы ей совет»[72].
Из последних слов очевидно, какой опыт в руководстве душ был выработан Святителем за многие годы его настоятельства в монастырях — Лопатовом и Троице-Сергиевой пустыни, а также при его управлении Николо-Бабаевским монастырем. Это было то подлинное духовное сокровище, которое могло быть преподано людям для их верного и твердого, непреложного спасения во Христе, Господе нашем. В этих словах — вершина мудрости старчества, этого по сути своей премирного устроения спасения и правды Божией.