Двух первых жареных баранов, румяных, сочащихся жиром, сняв их с вертелов, греки поднесли, в знак уважения, на огромных медных блюдах к столам оживившихся легионеров.
— Прошу наполнить чаши! — встал за соседним столом стратег Аполлоний.
Перед гостями громоздились вперемешку большие кувшины с вином и чистой водой, а также кратеры — вместительные сосуды для их смешивания.
Но кратер солдату ни к чему. Не станет он с устатку портить вино.
Стратег что-то там говорил долго и красочно и, видимо, шутил: греки вокруг смеялись. Тит, нетерпеливый и жадный, не слушал его: налив до краев глубокую чашу крепким питьем, он украдкой выдул ее и заел горькой редькой.
И центурион не удержал его.
К тому времени, когда Аполлоний, провозгласив тост, поднес обеими руками чашу ко рту, Тит успел вновь наполнить свою — и выпил вместе со всеми.
Развеселились!
Солдаты рубили мечами бараньи и козьи туши и со смехом вырывали друг у друга сочные, с кровью, лучшие куски.
И пили без всяких здравиц, кто сколько хочет. Кому сколько влезет.
Они швыряли кости куда попало, разбивали, небрежно роняя, кубки и блюда.
— Фортунат! — обернулся Тит. — Оставь эти проклятые железки, никто их не тронет, — ступай сюда!
Юнец умирающе покачал головой. Его мутило от одного вида кувшинов и чаш и позывало на рвоту от доносившегося до него винного духа.
Греки, сладостно тренькая на арфах, пели что-то нежное, любовное. Легионеры, переглянувшись (знай наших!), грянули походную, старую…
Тит, красноглазый, все поглядывал на Дику, на ее сверкающий наряд.
— Эй! — гаркнул захмелевший Тит, когда солдаты, заскучав, умолкли и вновь потянулись к чашам. — Я хочу выпить с невестой.
Обойдя стол, качаясь, с полной чашей в руках, Тит двинулся к соседнему столу. Любуясь собой, красуясь, он не пролил ни капли. И центурион не остановил его.
Сам старик пил мало, с водой, и, себе на уме, чего-то ждал, не мешая подчиненным резвиться.
Дика оскорбленно вскинула гордый подбородок.
Возникло замешательство…
Невеста не может пить с каждым из гостей, ей вообще не положено пить в свадебный вечер.
Но и отказаться — опасно.
Всегда на пиру найдется дурак, что, нарушив обычай, сразу всех ставит в глупое положение.
Жених вскипел. Стратег умоляюще схватил его за плечо и зашептал, растерянный, хмурый, что-то разгневанной дочери, в то же время кисло улыбаясь грозному воину.
Дика пересилила себя. Она взяла мерзкую чашу, неохотно пригубила и с отвращением вернула Титу. Солдаты взревели, довольные.
Кое-кто, восторженно сопя, уже вылезал из-за стола, чтобы последовать примеру товарища.