Когда старики задремали, Натан взял плоский хлеб, кувшин с вином, разбавленным водой, и вынес Эксатру.
— Я потрясен твоей добротой! — воскликнул Эксатр ядовито. К хлебу не притронулся. — Прямо хочется плакать, да выжег мне слезу Красс. Не боишься: Яхве накажет за то, что ты бросил хлеб псу- чужеземцу, рабу?
— Мы все тут рабы, — тихо сказал Натан.
— А, — Эксатр пригляделся к нему, — похоже, ты не совсем глуп. — Он отломил от хлеба кусок, сунул в рот. — Слышал, грамотей, о Вавилонском плене?
Натан, присев, задумчиво чертил осколочком известняка на каменной плите понятные лишь ему одному письмена.
— «И выселил весь Иерусалим, — вздохнул Натан, — и всех князей, всех художников и строителей… всех храбрых, ходящих на войну, увел Навуходоносор на поселение в Вавилон», — припомнил он строки из Писания.
Его большие черные глаза смотрели печально, как будто то, о чем он говорил, случилось вчера, а не пятьсот тридцать с чем-то лет назад.
— Тогда ты должен знать, кто освободил ваших предков из Вавилонского плена и вернул их домой. — Эксатр выпил вина.
— Персы. Царь Кир.
— То-то же! А парфяне — наследники персов.
— Ты перс, парфянин?
— И то, и другое. И еще кое-что. Мы все на Востоке соседи: живем под солнцем одним, одним воздухом дышим, едим один хлеб. Должны держаться друг за друга. А вы с хозяином преданно служите Крассу — чужаку, заклятому врагу парфян. И не только парфян. Он ненавидит весь мир. Даже свой Рим. Погодите, он доберется и до вашего храма Яхве.
— Посмотрим, — тихо сказал Натан. Он занес ладонь над начертанными закорючками, чтобы стереть их. Но, передумав, оставил на камне храма богини Деркето. — Не встречал ты в Риме, — спросил Натан через силу, — девушку по имени Рахиль?
— Встречал, — отшатнулся Эксатр. — Она на кухне у Красса.
Молодой еврей низко-низко понурил голову. Эксатр понял:
— Любовь?
Натан кивнул, не поднимая головы. На письмена крупной дождевой каплей упала слеза.
…В горах выпал снег, ледяной северный ветер засвистел в голой пустыне. Телохранители Красса, раздобыв в храме жаровни, всю ночь грелись возле них. Мордухай всю ночь сидел возле Эксатра, сторожа его. С вечера, намотав цепь на огромный кулак, сводил взбунтовавшегося раба по нужде, как собаку, и вновь прикрутил к тонкой колонне.
— Идиот! — ругался Эксатр. — Притащил бы жаровню и грелся, и мне перепало бы хоть немного тепла.
Мордухай не отвечал. Прислонившись к столбу, он думал о чем-то своем. Какие-то видения посещали и его дремучий мозг.
Ночь. Ах, ночь! Чего не творится ночью…
— Мэ-э, — услышал утром Красс. Охранники-ликторы спали. Спал Едиот. Спал Натан.