– Извините, я вас не заметила и…
Женщина закричала на нее по-испански. Сьюзан подняла глаза, Тони направлялся к ней. Со слезящимися глазами, истекая потом, она снова бросилась бежать, на сей раз свернув с улицы, петляя между машин и – о! едва уворачиваясь от мотоциклов. Она пробежала одну улицу, повернула за угол и выбежала на другую. Бежала до тех пор, пока не начала задыхаться и вся взмокла. Она перебежала на другую сторону улицы и, пытаясь увернуться от человека, кормившего осла, врезалась в бетонный блок и разодрала колено.
– На хрен все, – прохрипела она, ее грудь поднималась и опускалась, пытаясь дышать. – На хрен… меня.
На колене выступили капли крови, превращаясь в круги и растекаясь по ноге. Колено сразу же намокло, Сьюзан заплакала вместе с ним – заплакала большими крокодильими слезами от чувства вины, жалости к себе, от усталости и… чего-то еще. Чего-то, не связанного с ободранной коленкой, кровотечением и жарой. Что же это было? О, нет, нет… рот переполнился слюной, а это могло означать только одно – о да, наркотики, все эти опиаты, от которых твой рот наполняется мокротой, и ты должен…
Сьюзан принялась искать туалет, кроличью нору, в которой можно скрыться, где Тони не найдет ее и где…
Дерьмо. Ее прошиб холодный пот. В конце улицы виднелось какое-то заведение, похожее на бар. Зажав рот рукой и оглядываясь через плечо, Сьюзан настолько быстро, насколько сумела, захромала к этому оазису, в котором она могла бы укрыться, выблевать свои несчастные кишки и решить, что ей делать дальше в этом мире небольшого выбора.
Вбежав в темный дверной проем, Сьюзан принялась отчаянно озираться в поисках дамской уборной. Заметив человека, сидевшего возле стойки, она закричала:
– La chamber de la toiletta?
Безразлично посмотрев на нее, он показал на дверь в глубине бара, к которой Сьюзан рванула, зажимая рот рукой.
Как только она пересекла порог слабо освещенной комнаты с желтым кафелем, то почувствовала, как все, съеденное утром, вулканической волной вытесняет на пол и на стены кодеин. Но это был еще не конец, нет. Она со стоном рухнула на пол, и остатки всего, что она когда-либо съела, потоком хлынули из нее по грязному туалету. Ее лицо блестело от пота, она прижалась лбом к унитазу, закрыв глаза, чувствуя себя хуже, чем когда-либо в жизни. А если она умрет в Тихуане, с головой в унитазе и коленями в блевотине, и органы ее разлетятся по всему туалету? Ей казалось, что она извергла что-то очень нужное, печень, почку или легкое. Как там Люси называет тошноту? Гавкать на муравьев? Нет, как-то иначе. Люси называет ее «смех над землей». Это уже совсем не похоже на смех. Она попала в ловушку последствий необдуманно принятого приглашения, ненавидимая, преследуемая. Теперь ей придется расплачиваться за все, пока она не прогорит и не влезет в долги. Как ей вообще могло прийти в голову такое? Чем она думала? О, разумеется, она бывала в этом аду и прежде – в разных туалетах, под разными версиями одного и того же наркотика, с разными версиями тех же спутников, с похожими результатами. Почему же она посчитала это хорошей мыслью?