Сколько времени цыганил у Серова, хлопотал, готовил эту сцену Аврамов. И вот теперь, разгрузившись от принесенных Ушахову благ, щедро увенчав ими боевого побратима своего, стоял и ждал Аврамов нормальной, заслуженной реакции новоиспеченного майора, которого ждала вдобавок встреча с Фаиной — легальная, под государственным теперь покровительством.
Однако что-то затягивалась пауза, не спешил ликовать боевой побратим, все заметнее каменел лицом. Спросил, отводя глаза:
— Фаину со мной отпустят?
— Куда?
— Туда, — помолчав, переведя дух, отозвался Шамиль: не повернулся язык назвать девятый круг вайнахского ада — Казахстан.
— Ты что… очумел? — брякнулся с праздничной высоты полковник, ошпаренный обидой. — Что ж ты меня за последнюю курву держишь? Чего городишь? Подпись на той цидуле не рассмотрел? Серов. Се-ров! Разрешено прохождение службы в Грозном. Дошло? Да очнись ты! Кончено все. Передых у тебя законный, заслуженный! На, возьми бумагу.
— А… им? — тихо и ненавистно уронил Ушахов: штыком под лопатку воткнулась фамилия Серова.
— Кому?
— Тем, что в Казахстане. Брату моему с двумя орденами и при одной руке. Когда им передых обломится. Аврамов? Чем я лучше брата своего, других фронтовиков, что ноги, руки, жизни на ваших полях потеряли?
— На… наших? — с придыханием переспросил Аврамов.
— На ваших, Аврамов! Немец на вас напал! Чем я лучше остальных? Тем, что два года угробил на эту падаль — Исраилова? А зачем? Чтобы вот эти списки добыть? Ну, добыл. Для чего? Чтобы переписанных здесь выловили — и по загонам, на сортировку: кого к стенке, кого в Казахстан. Мы же дикари, бандиты, с нами разговор короткий!
Ты кто такой? Серов твой — кто такой? Кто вы здесь, чтобы нас в сортировку пулеметами загонять: мне — писулю с разрешением на двух ногах в Грозном ходить, а Абу — в скотский вагон… Плевал я на ваше разрешение! Я без него человек!
Он рванул лист, разодрал на клочки, бросил их на пол.
— А орденок мой пусть Серов себе на задницу повесит, он из русского дерьма, из крови сляпан! Кто вы есть, чтобы распоряжаться нами, как скотом, кто вас сюда звал? Отвечай!
Кричал на полковника невменяемый, дикий человек, с белым лицом, со стеклянными глазами. Все страшнее становился этот крик, ибо выла и бесновалась в человеческой плоти немереная боль по сметенному бериевской метлой народу своему.
Эта каменная боль спрессовалась в нем после двадцать третьего февраля сорок четвертого, когда разнесли по горам уцелевшие в облавах беглецы и абреки картину выселенческого апокалипсиса. С той поры спеклось в Ушахове оцепенение ненависти, засело в груди угластой ледяной глыбой.