Здравствуй! — вылетело эхом само по себе. А может не губы, душа сказала?
Ты жив, Ваня?! Господи, как хорошо! Ты жив! Не умер, не убили! Лишь постарел немножко. Ну, самую малость. Виски вот снегом обнесло. А так все прежний, — подошла совсем близко и спросила: — Как ты? Где живешь?
Бомжую. Как многие. Живу на свалке. Хвалиться нечем.
А я челночничаю. Так что недалеко от тебя ушла. Детей надо доучить. Сын учится и уже работает, а дочь в этом году заканчивает. Вот отмучаюсь с ними и все. Можно сдохнуть.
Веревку намылить иль скамейку подать? — напомнил Марии сказанное ею когда-то.
Ты все язвишь? И не устал? Ведь столько лет прошло, мы не виделись. Ты даже о детях не спросил.
Я знаю о них все. Больше, чем ты думаешь. Ими всегда интересовался.
Почему ни разу не звонил?
На это не получил разрешенья.
Чье? Оно тебе нужно?
В моем положении — бесспорно.
А я ждала, — опустила голову.
Не надо, Маш! Не обманывай хотя бы саму себя.
Да при чем тут я? Хотя бы дети тебя услышали.
Я видел их. Пусть не часто, но было.
Вы говорили?
Нет. Я не решился подойти. Сама помнишь: они отвергли меня.
Глупыми были. Теперь изменились.
Глупыми рождаются. Эта болезнь не лечится. Она навсегда…
Неправда! Есть средство от той болезни. Бедой зовется. Вышибает глупость напрочь. Не только у детей, — глянула в глаза, как когда-то, давным-давно.
Я не верю. Беда проходит, и глупость возвращается. Она как гниль в яблоке.
Ну они и твои дети…
Они уже выросли. Я им еще тогда не был нужен, — выдохнул на стоне.
Их бы о том спросил.
Зачем? Кто я теперь для них?
Отец!
И что ты предлагаешь?
Не прятаться, не обходить друг друга. Что-то не получилось. Все ошибаются. Но я никогда не запрещала тебе общаться с детьми. Они в нем нуждаются: чем старше, тем сильнее.
Иван Васильевич недоверчиво глянул на Марию
«Видно, клюнул жареный, коль так заговорила», — подумал человек.
Зашел бы! Ведь не гость!
Беда в том, что хозяева чаще всех на гостей нарываются, а потом меняются местами. Мне и последнего не позволили.
Никого у нас нет. Втроем живем. И сын от женитьбы отказался. Повременить решил. Сами мучаемся, как можем. Друзья, знакомые отвернулись, отказались в одночасье. И мы ни к кому не ходим в гости. Сами выживаем, как Бог дает.
Иван Васильевич будто заново всматривался в лицо жены. Куда делись прежние веселость, беззаботность? Улетучились как туман, оставивший седую паутину на голове женщины.
Когда придешь? — спросила Мария.
Иван Васильевич вздрогнул от внезапности прямого вопроса и, глянув на противоположную сторону улицы, увидел Тамару, выходившую из милиции. Ее до самых ступеней проводил следователь.