Это ты про себя рассказал. Меня другими встречают: теплыми, нежными, зовущими. Их только слепой не поймет.
Чего ж не приклеился, не отозвался?
Воля дороже! Не хочу за миску супа хомут на шею надевать.
Не транди! — отворачивались бомжи, и мужик, повздыхав, плелся к хижине. Самой дряхлой и кособокой была она среди прочих. Там Баланда жил уже не первый год.
Он поднял грязную тряпку, загораживавшую вход, и, став на четвереньки, влез в хижину. Тут же повалился на кучи старых газет и опилок, натянув на себя кусок рваного одеяла — давнего трофея со свалки, завздыхал: «Нынешний день прошел сносно. Ни от кого не получил оплеуху, хотя и грозилась Томка ему морду на жопу закрутить. Но кто ж на кладбище дерется?». Да и мало ль было тех грозящих в его жизни? Теперь уж не счесть…
«Раньше Митькой звали. Теперь кто о том помнит? Сам и то не всегда! Забываю! А все от нее. Она виновата!» — ругает последними словами покойную мать, какая произвела его на свет, не выходя замуж, как все путевые девки. Так и осталась в потаскухах, хотя после рождения сына и до самой смерти не знала ни одного мужика. Но людская молва беспощадна и, приклеив однажды ярлык к подолу бабы, не простили ей греха молодости до конца жизни. А губошлепого страшненького Митьку, даже ставшего взрослым, звали выблядком.
Кто был его отцом? Какой он? Митька ни разу не видел. А мать лишь краснела, отворачивалась, стыдливо прятала глаза даже от сына. Изо всех сил старалась отвлечь ребенка от этой больной темы. Но тот с годами становился настырнее: «Почему у меня нет отчества как у всех?», «За что зовут выблядком?», «Кто такая шлюха?».
Мать вытирала слезы. Терпела молча, а один раз дала пощечину обнаглевшему мальчишке, и тот вскипел:
Зачем меня родила? На издевательства? Всем на смех? Думаешь, ничего не понимаю? Принесла меня в подоле. Не могла до свадьбы дотерпеть? И всю мою жизнь погубила! На улице и в школе каждый дразнит. Никто со мной не хочет играть и дружить. Из-за тебя!
Сынок! Я один раз оступилась. Но ты посмотри вокруг, что творят замужние, те, кто меня осуждают? Им ли наше пачкать? А ведь у них по трое, по пятеро ребятишек! Лишь то спасает, что мужиками как забором закрылись. А подними любой из них юбку, там
только наш козел не был. Остальные все отметились. Так что лучше? — спрашивала мать.
Их не обзывают. Если что случилось, наружу не вылезло как у тебя!
Его деревне было незавидным. Мало безотцовщина, так и уродливый, гнусный, подлый сплетник. От него шарахались как от прокаженного. И Митька рано стал выпивать.