«Значит, его ждать не стоит. К ночи сам приползет, когда протрезвеет», * ищет взглядом Финача. Тот уже пристроился в углу, возле него три недопитых бутылки, обгрызанные селедочные хвосты и потроха Смакует мужик. Всю рожу отделал, зато блаженные слюни текут по бороде. Не часто так везет. «Лучше ему не мешать теперь. Пусть тешит душу», — думает Шнырь и тихо уходит из бара.
«Скорее к себе — в хижину! Только бы добраться, доползти», — не без труда переставляет переставшие слушаться ноги.
Сколько он шел? Да разве имеет значение время? Для попавших на улицу оно остановилось.
Вот и хижина! Пусть хреновая, но своя!никто не выгонит. Не решаются сунуться к бомжам ни милиция, ни горожане. А потому опасаться некого. Если и завалится, то только свой, перепутав свою конуру с чужой по пьянке. Но это не страшно. Можно оставить, пока проспится, можно вытащить и отволочь в его жилье. Редко такое случается.
Шнырь влезает в свою лачугу. Холодно. Печка совсем остыла, негде согреться. И нет сип, чтобы самому затопить. Руки не слушаются. Иван Васильевич с головой зарывается в кучу тряпья. Так можно быстрее согреться, а уж потом затопить буржуйку. Сколько дней она не протапливалась? Ведь в милиции были бомжи. Хижина заждалась хозяев и продрогла насквозь.
Иван Васильевич лежит, подогнув колени, свернувшись калачиком. Вот и теплее стало как в мышиной норе. Не видно неба, зато жив.
Когда же это все случилось? Впервые попав на свалку, он дольше всех привыкал к положению бомжа.
Он не любил ворошить память, но она будоражила его даже во сне.
Падение, как и у всех, началось со взлета. В юридической консультации ему завидовали коллеги. Еще бы!него было очень много клиентов. Всяких. Неплохо платили, грех обижаться. За год сумел собрать не только на трехкомнатную квартиру, но даже отремонтировал и обставил ее. Потом и дачу, и машину заимел. Сына устроил в экономический институт, дочь — в педагогический. Жена даже дома ходила в импортном. На обновы для нее не скупился. Больше двадцати лет в нужде жили. Все стерпела. Вот и решил побаловать, дал ей волюшку. Она и рада: свою портниху заимела поначалу, потом парикмахера. Завела знакомства в высшем обществе. И незаметно стала меняться.
Иван Васильевич тогда упустил, не сразу приметил, что у жены появились свои друзья, свои праздники. Она ничего не говорила ему о них. Не делилась как прежде заботами. Он даже радовался, что она сама справляется со многими проблемами.
Что? Сын не сдал сессию? Сама улажу. Дочка хочет поехать в круиз? Пускай резвится! Это не твои заботы! Не надо ущемлять ребенка! — отвечала уверенно.