Пора теологических диспутов миновала сравнительно быстро, судья терпеть не мог спорить с женщинами. Миссис Тельсид одержала победу давно, лет пятнадцать назад. Она победила, судья покорно выполнял все, что требовалось, но душа его по-прежнему бродила во мраке неверия… Еще совсем недавно заявил он ей, что отец Амброз – отличный малый, не дурак выпить и сыграть в картишки, но благодати божьей в нем не больше, чем в его лошади. Ужас!.. Хорошо хоть, что никто этого не слышал.
Она и сама не любила отца Амброза: священник есть священник, он не должен заниматься травлей лисиц и мирскими сплетнями. Однако он носитель сана, носитель слова божьего. Лишь закоренелый, нераскаявшийся грешник мог так сказать о священнике…
Да, крест ее тяжел, но она несет его твердо и безропотно.
Судья задремал, ей пришлось разбудить его, ущипнув за руку. На площади местечка, возле церкви, стояло много колясок.
Они опоздали, служба уже шла.
С сокрушенными лицами семейство Морфи заняло свои места на деревянной с высокой резной спинкой скамье.
* * *
Отец Амброз окончил воскресную проповедь на тему «Любите ближнего, как самого себя». Проповедь понравилась, многие дамы прослезились от души.
Пестрый поток прихожан медленно вылился по каменным ступеням, маленькая площадь местечка заполнилась людьми.
Усатые джентльмены в длинных сюртуках или костюмах для верховой езды изысканно раскланивались с дамами. Цилиндры и широкополые шляпы плавали в воздухе, как стая диковинных птиц.
В стороне, под старой сикоморой, ораторствовал плантатор Джон Редвуд, небольшой человек с ястребиным лицом.
– Давно пора обуздать ненасытных янки! – вещал он, пророчески подняв палец. – Юг – колыбель и кормилица Америки! Юг – путеводная звезда всех великих умов!..
По выражениям и римским жестам Редвуда нетрудно было догадаться, что он поклонник ораторского искусства мистера Джефферсона Дэвиса[2] и его приближенных.
– Я беседовал с сенатором Стивенсом, джентльмены, – разливался Редвуд, – и он сказал мне: «Мистер Редвуд, сэр!.. Мы, южане, не нуждаемся в няньке! Мы – самостоятельная нация, джентльмены, и мы не хотим зависеть ни от кого!». Вот что сказал мне сенатор Стивенс, джентльмены! И к черту «Янки-Дудль»!
Слушатели захохотали и захлопали. Когда шум затих, прозвучал ленивый голос Джеральда Аллисона, незаметно подошедшего к группе:
– Отлично, Джонни! – сказал он медленно. – Вы настоящий Цицерон… Но не скажете ли вы, что нам делать с хлопком, если янки перестанут его покупать? Может быть, варить из него варенье?
Редвуд не смутился, ответ был наготове.