Годом позже, когда Дороти последовала примеру Эллен и поступила в столь же легкомысленное учебное заведение, где в основном занимались спортом или шатались но университетскому двору, Мэрион осталась вдвоем с отцом в квартире из двенадцати комнат. Они регулярно встречались во время трапез, но близости между ними не было. В конце концов. Мэрион решила поселиться отдельно, хотя и догадывалась о молчаливом неодобрения отца.
Она сняла трехкомнатную квартиру на последнем этаже красивого дома в районе Пятидесятых улиц и тщательно обставила ее. Комнаты были меньше, чем в доме отца, и ей не удалось увезти все свои любимые вещи. Она отобрала те из них, которые ей нравились больше остальных и лучше выражали ее сущность. Развешивая картины, расставляя книги на полках, она видела их глазами того, кто однажды войдет в ее жилище. Почетное место было отведено картине Демута, которую она особенно любила.
Ансамбль получился современный, но не чрезмерно. Пластинки охватывали композиторов от Бартока до Стравинского и включали наиболее мелодичные произведения таких музыкантов, как Брамс и Рахманинов. Книги — а что лучше библиотеки говорит о характере ее обладателя? — отражали вкусы и личность Мэрион.
Два неравнозначных события нарушали каждую неделю однообразие ее жизни: в среду она обедала у отца, а в субботу устраивала генеральную уборку своей квартиры. Если первое являлось нелегкой повинностью, то второе неизменно доставляло ей радость. Она полировала мебель, протирала зеркала, прикасаясь к каждому предмету с осторожностью почти благоговейной.
У нее бывали гости. Во время каникул ее навещали Эллен и Дороти, которые делали вид, что завидуют ее независимой жизни. Приходил отец. Лифта в ее доме не было, поэтому, поднявшись по лестнице, он задыхался, неодобрительно качая головой. По вечерам заходили сослуживицы. Они развлекались, играя в канасту.
После самоубийства Дороти, Мэрион на две недели вернулась к отцу. Когда погибла Эллен, она оставалась у него целый месяц. Но даже горе не могло их сблизить. Во время ее второго пребывания у отца тот с робостью, совершенно ему несвойственной, спросил, не могла ли бы она окончательно поселиться у него. Однако сама мысль о том, что она может лишиться свободы, показалась ей невыносимой. После этого разговора, правда, она стала обедать у него три раза в неделю.
Как-то в субботнее утро у нее зазвонил телефон. Мэрион, любовно протиравшая, стоя на коленях, стеклянный верх журнального столика, нахмурила брови. Не выпуская из рук пыльной тряпки, она нехотя направилась к аппарату.