Он инстинктом находил в этих душах пробуждение хороших начал и всячески старался укрепить их корни, тем же инстинктом он чувствовал в этих мятущихся душах уклоны к порокам и беспощадно боролся с ними. Как пахарь бросает семена на вспаханные пашни, он бросал семена правды на молодые нивы детских душ и радовался, когда они зацветали прекрасными цветами, рождавшими мужество сказать правду, какая бы горькая она ни была. Это было не легким делом, ибо на пути правды всегда стояло противодействующее начало развитого до предела чувства товарищества, всегда готового принять на себя, целым классом и даже ротой понести суровое наказание за поступок одного из товарищей. Но это чувство товарищества в конечном результате и рождало у виновного мужество сказать правду, сознаться в своем поступке. Скульптор давно уже знал виновного. Он узнал его по виновато бегающим глазам, по мятущейся между правдой и ложью душе, но он шагу не сделал, чтобы понудить виновного к сознанию. Виновный сам сознавался, а скульптор резцом правды и прощения смело резал в душе раскаявшегося черты личной порядочности. Через семь лет тяжелой творческой работы, охваченный грустью скульптор расставался с созданными им статуями. Они разлетались по всей России, и их смелый полет в жизнь дышал духовной чистотой и безгранно развитым чувством долга перед Родиной. Скоро они сами становились скульпторами, скульпторами русского солдата, вдыхая в их честные крестьянские души начала воинской доблести и чести.
Когда для Родины наступали тяжкие дни испытаний, войны, разрухи, они, оставляя семьи, первыми вставали на защиту родных рубежей, национальной чести и гордости России. Подвигами личной храбрости они вплетали новые, свежие цветы чести в венец русской армии и флота. Убеленные сединами, постаревшие, скульпторы с радостью говорили: — «Это мой кадет… моего выпуска»…
Так говорили про первого георгиевского кавалера из Симбирских кадет, Мудара Кайсимовича Анзорова, корнета Северского Драгунского полка, дерзкой атакой своего эскадрона опрокинувшего и обратившего в бегство стойкую японскую пехоту.
Так говорили про легендарного поручика Владимира Ленивцева, с мужеством и непревзойденным спокойствием отбившего огнем своей батареи последовательные атаки японской пехоты и выигравшего время для подхода наших резервов.
Так говорили про маленького, невзрачного, лысого Сашу Кулрюхина, поручика 248-го Осташеского батальона, с группой охотников гулявшего в тылу у австрийцев, как у себя дома, и вошедшего в военную литературу, как образец разумного, дельного и храбрейшего офицера дивизии.