Упорников, проигравший Машу на узелки, к радости Брагина, не поднимал больше этого вопроса, и Брагин жил своей красивой тайной, красивой, потому что она была связана с Машей, красивой, потому что во всем огромном мире эту тайну знал только он — Брагин. Он с нетерпением ждал ночи, когда успокаивается суетный шум дня, когда тяжелый сон, словно временной смертью, сковывает молодые тела кадет. Он нарочно представлялся спящим, чтобы потом, когда наступит тишина безпечного сна, когда дежурный воспитатель обойдет спальню с последним контрольным обходом, крадучись подойти к огромному окну и смотреть в беспредельную ширь лунной ночи. Свет полной луны, ласковый и нежный, светил ему прямо в душу и наполнял ее чем то неизведанным и прекрасным отчего кружилась голова и учащенно билось в груди сердце. Моментами ему казалось, что та же луна, с далекой лазурной вышины, смеется над ним. Он всматривался в ее улыбающийся лик и бесполезно старался разгадать тайну ее хитрой улыбки. С тяжелой головой, с разбитым телом он возвращался в свою остывшую постель, и только под утро засыпал беспокойным сном.
Воскресение выдалось ясное, солнечное и приятно морозное. Поджидая друзей, Брагин уже давно фланировал у здания почтово-телеграфной конторы. Он заметно нервничал, поглядывая на большие городские часы, стрелки которых, ему казалось, стоят на одном и том же месте. Но часы преспокойно шли своим размеренным ходом, автоматически бесстрастно передвигая минутную стрелку, поочередно, на две и три минуты. С высоты своей башни они равнодушно смотрели на Брагина. Им не знакома жалость к людским переживаниям. Через несколько минут они монотонными, холодными ударами оповестили горожан о наступлении полудня, совершенно не интересуясь, кому этот полудень принесет: радость или печаль — жизнь или смерть.
При приближении друзей, Брагин сделал вид, будто он тоже только что пришел и, здороваясь со всеми, искусственно весело сказал: — Вот как хорошо… Все собрались в одно время…
— Ты нас не обманешь… Наверно ночевал здесь? — в шутку, которая не понравилась Брагину, бросил Упорников, и вся компания с шумом стала подыматься по лестнице. На звонок дверь открыла сама Маша.
— Здравствуйте господа, вы не раздевайтесь, — непринужденно весело щебетала она, подавая каждому руку.
— Папа уже билеты купил, а после цирка…
— А после цирка… все к нам обедать, отпраздновать день рождения Маши, — весело закончил, начатую Машей фразу, вошедший папа Гедвилло, сочно целуя в щеку любимицу дочь.
За шумом поздравлений и пожеланий в переднюю вбежала голубоглазая Валя в мягкой беличьей шубке, неся в руках маленькую черного котика жакетку Маши.