— Бог хранит тебя, — сказал он туарегу.
— И тебя тоже.
Француз колебался.
— Ты издалека?
— Я Саид аль-Акруд. Я иду из Тамманрассета.
Из Тамманрассета? Скорее всего, врет. Манжен всмотрелся в это бесстрастное лицо, крючковатый нос, глубоко посаженные глаза. Нет, он не лжет. Он туарег. Он явно голодал, и все же трудно признать такое невероятное заявление. Манжен посмотрел на женщину и детей. Двое старших истощены, но выживут. Малыш вполне приличном состоянии. Женщина… Но с ней нужно осторожнее. Он снова обратился к Саиду.
— Ты давно был в Тамманрассете?
— Много недель назад. А до этого был в Лиссе.
— Боже, это же больше семисот миль! И пропитание они добывали с помощью этого старого ружья! Невероятно! Фантастика! Самое сложное путешествие через пустыню! Женщина! Дети! Он колебался.
— Вы голодны?
Саид не ответил, но кивком показал на женщину и детей. Француз сразу понял, что он должен делать. Он быстро заговорил со своим алжирским слугой.
— Накорми их сейчас же. Молоко и хлеб детям, но немного. Иначе им будет плохо. Женщине коу-коу. И овсянку. Быстро.
Он повернулся к Саиду. Нужно вести себя так, чтобы не обидеть туарега.
— Сейчас время кофе.
Саид наклонил голову.
— Я приглашаю тебя, — сказал Манжен. — Я тоже голоден. Поэтому мы поедим немного хлеба и фруктов.
— Я твой должник, — сказал вежливо Саид, показывая на верблюда, на узлы, на старое ружье. — Все, что у меня есть, — твое.
Француз уже десять лет жил в пустыне и знал, что сказать.
— Что есть у меня — твое, — ответил он. — Ты оказал мне честь своим визитом. Может, ты захочешь немного пожить здесь. И помочь мне. За помощь я отблагодарю тебя… одной из своих лошадей.
Саид кивнул. Он смотрел, как Зеноба и его сыновья ушли, сопровождаемые слугой. Сам он очень хотел кофе, хлеба, фруктов.
— Если такова будет воля Бога, — сказал он.
Дайана склонилась над своим столом в Альбукерке и почувствовала, как ребенок шевельнулся в ней. Она была уже на четвертом месяце, а ребенок уже шевелился вовсю. По-моему, он слишком рано начал лягаться, — подумала она.
Рассеянно она стала раскладывать листы доклада о волках. И тут память вернулась к ней в ту пещеру на перешейке через Берингов пролив, когда она, довольная, удовлетворенная, лежала рядом со Стовиным и прислушивалась к далекому вою во льдах.
Остались ли их отношения со Стовиным прежними? Особенно с его стороны? О да, они еще не раз занимались любовью, но все же что-то изменилось. Разумеется, он страдал, хотя и не признавался в этом. То, что случилось между нею и Бисби, казалось Дайане каким-то нереальным сном, почти сексуальной фантазией, какие посещали ее, когда она была подростком. А что касается самого Бисби, то она, вспоминая его, не испытывала ничего, кроме изумления. Дайана была уверена, что и Бисби не испытывал к ней никаких чувств. Впрочем… был момент нежности, когда он поцеловал ее в пещере в Диомеде. Возможно, у него и было что-то, но не то, что можно назвать любовью. И тем не менее, она почему- то очень не хотела выкинуть из памяти этот поцелуй.