«Чайка» свернула к аэропорту и въехала в боковые ворота. Шофер открыл дверь, и служащий аэропорта приветствовал его. Обмениваясь вежливыми замечаниями, они прошли в небольшой специальный ресторан, где его уже ждал ленч: яйца вкрутую, цыпленок в борще, красная икра и стакан цинандали. Тут же стояла и бутылка этого грузинского вина. Поев, Солдатов не стал допивать вино и официант оценил это, так как раскланивался, прощаясь, с преувеличенной любезностью.
Ил-62 был полон. Впрочем, новосибирский рейс всегда был полон. Стюардесса, блондинка с величественными пропорциями и золотыми крылышками Аэрофлота на пышной груди, в голубой униформе, выделила его из остальной массы пассажиров и спросила, что ему принести. Однако, когда через два часа принесли обед — стандартный аэрофлотский цыпленок с рисом, — он отказался. Он терпеть не мог пластмассовой посуды. Солдатов удовольствовался стаканом яблочного сока. Он подумал, что лучше дождется домашнего обеда. Валентина наверняка приготовила что-нибудь вкусное к его приезду. Может быть, свежую рыбу из Обского моря, которое находилось всего в полумиле от их дачи. Солдатов закрыл глаза и постарался уснуть.
После приземления понадобилось еще сорок минут езды на машине в холодной ночи — и наконец он дома. Родной запах охватил его со всех сторон. И он оказался прав — действительно Валентина приготовила свежую рыбу. После того как он поел, они оба сели рядом, чтобы поговорить.
— Ну, как там? — спросила она. — Тебя выслушали? Что сказал Головин?
— Сидел, как всегда, с умным видом, — ответил он. — Черт побери, я удивляюсь, как может работать Академия, если там сидят люди, подобные Головину, единственное занятие которых стараться ничего не делать и ни во что не вмешиваться.
Она посмотрела на него.
— Надеюсь, ты этого не сказал там. Женя? Головин бы не простил тебе.
— Разумеется, нет. Я не идиот. Но все знали, что я думаю.
— Тебя, значит никто не поддержал?
Его лицо просветлело.
— Кое-кто поддержал. Галия, например. Я иногда думаю, что у него больше здравого смысла, чем у всех остальных людей, вместе взятых. Кроме того, за меня были и сибиряки: Ефремов, Кривицкий, Машуков… Все они говорили, правда, до определенного предела.
— А остальные?
— Были весьма враждебны. Горшков сказал, что я все преувеличиваю. Он намекнул, что я хочу воспользоваться случаем и создать свою персональную империю. Остальные поддержали его, а Головин сидел и улыбался, как китайский божок.
— Но ты же директор Института, — горячо сказала Валентина. — Они должны были…
Солдатов рассмеялся.