— Вряд ли они согласятся. Кроме того, Бонгард будет твоим помощником.
— Я не имею в виду помощника в исследовательской работе. Я имею в виду нечто другое — я хочу человека, который заставил бы работать мой мозг совсем в другом направлении.
— Кто же это?
— Бисби. Пилот, с которым я летал над Аляской. Над морем Бофорта. Ты помнишь?
— Зачем он тебе? Да, я его помню. Но он же бывший военный летчик. Они никогда не позволят этого. Они будут считать, что мы что-то замышляем.
— Мне он нужен, Мэл, потому что он знает Север. Он полуэскимос. Я могу проехать через всю Сибирь в теплой шубе, мне сообщат все факты, все цифры — но я не знаю Севера. Если со мной будет Бисби, то благодаря его опыту я смогу отфильтровать информацию и сделать правильные выводы. В этом парне что-то есть. Он оригинально мыслит. И прекрасно тренирован.
— Я попытаюсь, — с сомнением произнес Брукман, — но на успех у нас один шанс из десяти.
— Не будет Бисби, не будет и Стовина, — заявил Стовин.
— Вот как?
Стовин улыбнулся.
— Да. Ты сказал, что Москва хочет меня? О'кей. Но такова цена. Они поймут. Цена Бисби.
— Может быть.
Брукман положил руку на плечо Стовина.
— Я думал, что у нас с тобой все пройдет гладко. Ты согласишься — и все. Но я должен был бы знать тебя лучше. С тобой всегда приходится делать выбор.
— С русскими тоже. Увидишь, они будут сопротивляться, спорить, но они дадут эту визу.
— Надеюсь, что ты прав.
Брукман открыл ящик стола и достал увесистый том.
— Это копия доклада, который русские прислали нам. Замечательный документ, Сто.
— Почему?
— Да, да. Видишь ли, это самый открытый отчет, который когда-либо поступал к нам из СССР, — сказал улыбаясь Брукман, — Я читал почти все, что приходило оттуда, но это самое честное и подробное описание катастрофы, происшедшей у них в стране. Вероятно, в Москве долго спорили, прежде чем позволили Солдатову рассказать нам об этом. И видно, что они испуганы.
Стовин похлопал по тому.
— Дают они какие-нибудь цифры — температуру, скорость ветра…?
— Кое-что. В нескольких милях от города работает метеостанция. Она в этом… как его, Академгородке. Она работала как обычно, но затем температура выскочила за пределы шкалы.
— Что это за шкала?
— Они используют стандарт Оймякона. Их инструменты рассчитаны на температуру семьдесят пять градусов ниже нуля по Фаренгейту.
Стовин присвистнул в изумлении.
— И температура выскочила за этот предел? Мэл, это же настоящий холод? Черт побери, в газетах было много шума по поводу случившегося, но ни единого намека на такой холод.
— Да. Такое сообщение напугало бы всех. И ты бы испугался, Сто. И не забывай, что приборы находились не в центре событий, не в центре этого проклятого Танцора, как ты называешь его.