— Когда ты вышел из Кабадиана? — спросил хрипло Хаджи Акбар.
— Двенадцать дней и двенадцать ночей назад. В позапрошлую пятницу.
— Проклятие! Ты полз, как вошь, несчастный… с такой вестью!
— Устав запрещает нам, дервишам, передвигаться на ишаке, на лошади, на арбе, на верблю…
— Замолчи! Заладил, точно с проповеднического мимбара, дьявол! Да ты понимаешь, пока ты ковылял с посохом, может быть, твой шейх Фарук помер уже.
— Нет больше силы и могущества, чем у всевышнего.
— Тысяча болванов не сравняется с твоим умом.
Глаза у Хаджи Акбара стали совсем круглые от натуги, он вскочил.
— Надо спешить!.. Иначе все растащат шакалы.
— Даже если господин ишан покинет мир преходящий и войдет под сень вечности, дервиши не допустят к кладовым и самого эмира бухарского.
— Знаем, знаем вашу братию… Вам только запах жареного курдюка услышать… все тут как тут.
— Нет! — Нищий встал и, потрясая посохом в воздухе, загнусавил, завыл: — Только сеид, только потомок пророка, пусть имя его выговаривают с трепетом, только сеид, представивший девяносто девять доказательств чистоты своего происхождения, мудрости и святости, может стать пиром — наставником общины дервишей, ишаном кабадианским.
— Девяносто девять доказательств? Чепуха! — почти прокричал Хаджи Акбар.
— И допустят на почетное седалище мюршида-наставника, — завывал нищий, — только того, кто носит на руке священный перстень с агатом халифа Мамуна…
— Перстень? Агат?..
Но нищий уже замолк, сел снова на порог и, уткнувшись носом в грудь, бормотал что-то совсем неразборчивое.
«А ведь у того хромого шейха я видел перстень, — думал Прыщавый, — с агатом… Куда ушел сеид Музаффар? Он ушел пешком. Он далеко не мог уйти. Если…»
Он стоял несколько минут неподвижно. Голова его покачивалась из стороны в сторону, кивая в такт мысленным вопросам и ответам.
— Агатовый перстень? — вдруг громко пробормотал он. Бессмысленным, тупым взглядом он обвел запущенную каморку. Он не видел ни жалкого коптящего пламени лампочки, ни покрытых копотью косм паутины, ни рваной, совсем уже не подобающей его достоинству и богатству кошмы на сыром, грязном полу. Это дело, как говорится, схватило его за воротник. Он старался вспомнить. И вдруг он увидел! Увидел совершенно отчетливо, явственно бледную холеную руку и на ней кольцо с большим агатом… Но это была рука не сеида Музаффара, а…
Проклятие сорвалось с его губ-.
— На рассвете надо в путь, — сказал нищий, выходя из состояния оцепенения. — Только пешком, согласно уставу.
— Провались все ваши святые уставы… Мы поедем верхом… У меня есть кони… два коня… сильных, крепких.