— Так это вы ишан кабадианский?! — разочарованно протянул Энвербей, во все глаза глядя на сеида Музаффара… — Такой, такой…
Ишан понял его разочарование по-своему и усмехнулся:
— «Придать самому красивый вид своему рубищу лучше, чем добыть роскошное одеяние позорной ценой», — сказал поэт Саади…
— О нет, вы меня не поняли… Я думал, что ишаном кабадианским…
— Бывший турецкий офицер Фарукбей… Да, но он умер.
— А-а-а, — протянул Энвер. — Я его знал… давно… А знаете, если память мне не изменяет, я где-то вас видел.
— Пути смертны, сходятся и расходятся, и лишь могила избавит нас от встреч и расставаний.
Энвербей не успел ничего сказать. Их перебил Ибрагимбек.
— Вот единственный в мире человек… потомок пророка Музаффар… Шахабуддин… Фахрулла и, как его там, почтенный святоша, который может заставить наших баранов помолчать немного и послушать ваше превосходительство…
Глянув на Ибрагимбека, причем Энвербей мог поклясться чем угодно, что в глазах его загорелись иронические огоньки, ишан поднял руки.
Поразительно, хоть руки его были подняты даже не выше головы, а только вровень с ушами, взбаламученное море пастушьих голов мгновенно стихло. Наступила полнейшая тишина. Ветер с легким шелестом шевелил гривы коней и позвякивал побрякушками на сбруе.
Небрежным жестом ишан показал на толпу: «Пожалуйте, говорите».
Тогда Энвербей быстро промолвил вполголоса:
— Святой ишан, соблаговолите же объявить народу, что с ними будет говорить зять халифа, военный министр…
Сеид Музаффар все так же внимательно глядел в глаза Энвербею, пока он перечислял свои звания и титулы… Когда Энвербей смолк, ишан поднял очи горе и пробормотал:
Что перед троном аллаха всемогущего слава земная?
Он выдвинулся к краю обрыва и, даже не особенно повышая голос, обратился к все еще безмолствовавшей толпе:
— Приехал к нам человек. Называет он себя зятем халифа, послушайте же его.
Ярость перекосила лицо Энвербея, но медлить дальше он не мог. Он выдвинул коня вперед и выкрикнул:
— Я зять турецкого султана… э… самого халифа всех мусульман…
Кто-то снизу крикнул: — Смотри-ка, шапка… казачья… красная…
В голосе звучали страх и злоба.
Все высокомерие поднялось в душе Энвербея. Он думал: «Один пулемет только — и я их поставил бы на колени, эту сволочь, этот сброд!» Но надо было продолжать, и он снова выкрикнул во всю силу своих легких:
— Я военный министр Турецкой империи… я верховный главнокомандующий… Я приехал к вам из Бухары… Советская власть хотела арестовать меня… Меня, зятя халифа, которого знает вся Европа… знает весь мир как великого турецкого полководца… И я, возмущенный вероломством большевиков, приехал к вам… к вам… Я решил принять на себя руководство воинством ислама… я…