Соизволив пожаловать к Энверу в темницу, Ибрагимбек, по своему разумению, проявил высшее внимание и вежливость к пленнику.
— Вам еще хорошо… а вот ваши друзья турки в навозе валяются, мерзнут, мы с трудом уговорили наших, чтоб им хлеба и воды дали, а то бы… Знаете, они силу посмели показать. Людей наших побили. Локайцы мстить будут…
— Но что же случилось? — с отчаянием в голосе пробормотал пленник. Он сидел теперь на приличной кошме и пил настоящий чай из настоящей пиалы, а не соленую, дурно пахнущую воду из старой арбузной корки. — Что же произошло?.. Меня к вам прислали, по договоренности с вами же, друзья народа стать во главе… быть главнокомандующим… Наше общее дело — борьба с большевиками! Война! А кому же воевать, как не мне, имеющему заслуги генералу…
Тогда Ибрагимбек, не вставая с места, наклонился всем телом к двери и, приотворив створку, поманил Энвербея.
Отвратительное ощущение, точно он полетел в пропасть, пронизало все его внутренности, судорога прошла по телу.
— Кто это?
В нескольких шагах от двери хижины висели чудовищно страшные трупы людей с обнаженными, кровоточащими мышцами. Кожа с них была содрана.
Почмокав губами и не торопясь выпив полную пиалу чая, Ибрагим заметил как бы невзначай:
— Эти, как их, бухарские джадиды, что приехали с вами. Что же поделать? Не любят бухарцев наши локайцы… Давно не любят, за налоги, за обиды… Вот кожу с них с живых и сняли.
— Но… но они несли высокие идеи Турана, они… — ужаснулся Энвербей, не столько сожалея об участи своих недавних спутников, сколько опасаясь за себя.
Ибрагимбек только головой покачал да почмокал губами, всем своим видом выражая сожаление перед непонятливостью высокого пленника.
— У наших степняков закон: не трогай меня — и я тебя не трону… Охо-хо. Ну, что же мне с вами делать, как бы они вас на кол не посадили.
— Что? Да как они посмеют, меня…
Ибрагимбек только снова качнул головой в сторону двери. «Посметь-то посмеют!» — говорила его хитрая усмешка.
Красноречием он не отличался, но Энвербей понял, что хоть опасность и есть, но не такая большая, как намекал Ибрагимбек. Иначе зачем бы понадобилось ему, Ибрагиму, приходить к пленнику в хижину и вести разговоры.
Всю нехитрую эту степную дипломатию Энвербей раскусил очень быстро: сам Ибрагимбек жаждет власти, почета, славы, одержим честолюбием, по соплеменники его не уважают, не любят. Он ищет единомышленников, людей, которые поддержали бы его. А тут приехал еще Энвербей, и Ибрагимбек перепугался.
Каждое слово он долго обдумывал, обкатывал где-то в глубине мозга, точно гальку, и выдавливал из себя фразы нехотя, будто не произносил, а тяжело рожал.