В отчаянии Ибрагим снял переметную суму и, сделав в ней прорез, натянул на себя. Но он так и не решился среди бела дня вернуться к себе в кишлак. Целый день прятался в сухом логе, изнывая от жажды, мучаясь от солнца и голода. И только ночью, словно вор, пробрался в родной дом.
Но его опознали в Кара-Камаре по брошенной в юрте Дана-Гуль одежде и оружию. Собрался совет племени. Прелюбодеев в Локае разрывали быками. Но старый Чокабай, отец Ибрагима, откупился от старейшин.
Ибрагима изгнали из родного племени.
Видимый мир обрывался за открытой дверью крутым. склоном куда-то вниз, в звездное, почти черное небо. В степи, слышно было, дул сильный, ровный ветер, но он не умерял духоты в мазанке. Ибрагим ворочался с боку на бок и вполголоса проклинал все на свете.
О, если бы так просто можно было сводить счеты с совестью! Но раньше было проще. Кража коней сходила благополучно — один баран имаму мечети. Кто-нибудь неосторожный из хозяев коней попадал под нож или под пулю — семь баранов. Ну еще старенький имам прочитает семь раз, коран, аллах его знает, что он там прочитает. Прочитал — и ладно. А сейчас… Сколько раз сейчас надо читать коран!.. Да и где сейчас имам?
Ибрагиму стало не по себе… Он со страхом поглядел на видневшиеся в прямоугольнике двери звезды над провалом.
А вдруг сейчас оттуда… страшное… с красными глазами, точно плошки, с когтистыми лапами. Тьфу.
— Эй, Мансур!
Зашевелилась в темноте одна из завернутых в одеяло фигур.
— Ляббай, господин.
— Пойди посмотри, что там? — хрипло сказал Ибрагим.
— Где там?
— На краю света, ишак! Иди.
Парень, спотыкаясь, поплелся, бормоча ругательства.
— Что случилось? — прозвучал голос Энвербея. Он проснулся, но не поднял даже голову.
Ибрагимбек помедлил с ответом. Не рассказывать же о своих мыслях. Наконец он придумал:
— Э-э, конь ушел, спите…
Хорошее было время… Скакал он по ночам. С гиком налетал на табун. Стрелял. Как-то его схватили на базаре, уличили, что продает чужого коня. Бекские прислужники бросили в яму, но он, Ибрагим, и в воде не тонет, в огне не горит. Ушел. Сквозь землю ушел. Прокопал в глине ход и ушел. Вот он какой, Ибрагим! И Дана-Гуль. Какая женщина! Какое жаркое тело! Тьфу. И ведь ей хоть бы что. Говорят, когда муж начал бить ее, она выхватила камчу и отколотила его сама при всем народе… И живет себе как ни в чем не бывало… Не опускает глаза. Локайки — они такие…
Послышались шаги. Мансур вернулся и, ни слова не говоря, начал укладываться.
— Ну? — спросил Ибрагимбек.
— Ничего нет, — буркнул Мансур.
Ибрагимбек сел Что-то душило его, хватало за горло. Нет, чудовище там есть. Мансур врет.