Она одобрила и вторжение, и мою смерть – по любым законам это измена. Господи Иисусе!
Я смеялась и плакала над этим письмом.
– Когда это было? – сквозь слезы спрашивала я у Берли. – Верно, лет двадцать прошло с тех пор, как меня убеждали одобрить подобные же покушения на мою сестру?
– Да уж почти тридцать, мадам.
Боже, какой он старый, как по-стариковски опирается на горбуна-сына, юного Роберта.
– Но я их всех прогнала, и Уайетта, и Кортни, всех! Ничего не одобрила, главное, ничего не подписала.
Хаттон подался вперед:
– Госпожа, она подписалась под вашей смертью.
Я оглядела законников и ближайших моих советников. На каменных лицах был четко выписан приговор: «…И за это достойна смерти».
– Никаких новостей о шестерке?
– Пока нет, мадам.
Мы встретили Уолсингема в парке. Лицо его помертвело от усталости. За ним шел Дэвисон, доверенный секретарь, столь же изможденный и решительный, – когда они спят? Однако поклон Уолсингема был по-прежнему изящен и гибок.
– Его последнее письмо у нас, но в нем не названы имена.
Однако, если они берутся меня убить, значит, они тут, рядом, вокруг меня, в нескольких шагах…
Кто они?
Позади нас медленно катила волны река, здесь, в Ричмонде, широкая и ленивая, в тусклом свете августовского заката похожая на расплавленный свинец. Среди зелени, сколько хватал глаз, виднелись пестрые кучки придворных кавалеров и дам, горожан, прохожих, слуг. Подальше справа одинокая фигура приостановилась, ожидая, пока мы подойдем. Я взглянула в ту сторону – незнакомца как ветром сдуло.
Я вцепилась в Хаттона.
– Скажите, кто-нибудь знает этого человека?
Все уставились ему вслед, но ответил лишь юный Сесил:
– Это ирландский джентльмен, недавно прибыл ко двору. Зовут, кажется, Барнуэлл.
Ирландец – и католик?
Дэвисон исчез раньше, чем Уолсингем кивком приказал: «Следи за ним!» В приступе мучительного ужаса я оглядела кучку своих приближенных; Берли и Хаттон, осанистые в длинных мантиях, бедный недомерок – молодой Роберт Сесил, Уолсингем, вооруженный лишь связками бумаг, а за моей спиной – одни женщины, Парри и Радклифф, Анна Уорвик и Елена Нортгемптон.
– Хорошо же меня защищают! – вскричала я с дрожью в голосе. – Ни одного мужчины с мечом поблизости!
Где Рели?
Где Робин?
Но все мы знали, что пуля убийцы, яд и кинжальное острие проникают сквозь ограду из мечей. И в этой тоске мне предстояло прожить немалый срок, срок, нужный Уолсингему, чтобы распутать следы, ведущие вспять, к Марии.
– Ее место в Тауэре! – объявил Берли.
– Нет! – Я снова разрыдалась. Как мне забыть собственное заключение в этом страшном месте, вид эшафота, запах крови от досок, посыпанных толстым слоем соломы?