Они не пройдут.
– Кто здесь? Что, высадились? Нет, входите, я не сплю, только задремала… О, Робин, какие вести?
Опочивальню затопило озеро мерцающей тишины. В предутреннем свете я не могла прочесть выражение на его лице.
– Мадам, новая Папская булла.
Папа? Папа опять нас обложил? Какая теперь разница?
– Он призывает всех католиков восстать и сражаться на стороне испанцев, как только их армия достигнет наших берегов.
Я и бровью не повела.
– Он все еще верит, что его слово свергнет меня с трона? Под обычными предлогами: незаконнорожденная, узурпаторша, еретичка и прочая?
– С одним дополнением. Ваше Величество. – Глаза у него сверкнули, как у былого мальчишки Роба, и сощурились на пергамент, который он держал в руке. – «Ибо она различными непотребствами завлекает мужчин на удовлетворение своих мерзких плотских вожделений, прибегает к ворожбе, дабы ввести в грех и завлечь величайших сановников в гнусные беззакония, грязный и неистовый разгул…»
Я состроила серьезную мину.
– А называет ли Его Святейшество кого-нибудь из моих жертв, несчастных, которых я поработила в угоду своей великой похоти? Кого-нибудь знакомого?
Этот притворщик сделал вид, будто справляется с пергаментом, и с нежной улыбкой поднял на меня глаза.
– Тут упомянут некий Роберт Дадли, граф Лестер…
Однако к нам летели куда более страшные вести. Уолсингемово золото – мое золото! – или, еще точнее, короля Испанского – купило нам глаза в самых укромных уголках Эскориала, мы могли заглянуть даже в Филиппов стульчак. Так что мы узнавали о его приготовлениях шаг за шагом, одновременно с ним самим. Мы присутствовали при рекрутских наборах, наблюдали, как вяжется каждый узел в такелаже его судов, знали, как солдаты поднимаются на борт и сколько пушечных ядер готово изрешетить бедную Англию – сто двадцать три тысячи семьсот девяносто два! Мы знали день и даже точный час, когда морское воинство испанского короля повернет на запад от Ла-Коруньи, возьмет курс через Бискайский залив и выйдет в открытое море.
Армада надвигалась.
Испанцы снарядили триста галионов, мой флот не насчитывал и тридцати. Вместе с кораблями Дрейка и Хоукинса, Рели и других моих пиратов, с кораблями, что денно и нощно сколачивались в каждом английском доке, может быть, удастся наскрести сотню.
В лучшем случае один против трех.
У них две тысячи галерных рабов, три тысячи пушек, десять тысяч матросов, двадцать тысяч отборных солдат.
У нас – мальчишки и мужики из Сассекса, Эссекса, Кента.
А у самых наших дверей засел герцог Пармский с пятьюдесятью тысячами солдат, с несчитанными и несчетными варками, которые продолжают строиться быстрее, чем наши лазутчики – доносить.