– Я должен получить этот пост для Саутгемптона, он на мели и нуждается в доходах, – легко объявил он. – И Маунтжоя в Ирландию я как главнокомандующий вашими сухопутными силами не пущу.
Нуждается в доходах?
Он не пустит?..
Он – главнокомандующий?..
Все навалилось на меня разом – Испания, Ирландия, враги засели в Кале, четыре года подряд недород, люди голодают, в казне ни пенса, ни фартинга, чтобы как-то помочь, а мой, видите ли, лорд не пустит…
Что-то сломалось у меня в голове.
– Он нуждается в доходах? – в ярости завопила я. – А вам нужна война, вам нужно командовать? – Я повернулась к моим лордам:
– Клянусь Богом, он здесь король, не я! – В бешенстве я перегнулась через стол, схватила его за мантию. – Не будет по-твоему! Кобем получит должность хранителя пяти портов, и я – я, Елизавета, королева Елизавета, – решу, кого отправить в Ирландию!
Мои лорды как стояли вокруг стола, так и застыли в ужасе. Берли придвинулся ко мне, словно желая заслонить своим бедным старческим телом, Говард, сидящий рядом с моим лордом, следил за ним, как следят за скорпионом.
Мой лорд грохнул кулаком о зеленую скатерть.
– Господи, вам нравится все делать мне наперекор! – вскричал он страстно. – Однако ваша милость должна понимать…
– Малыш, малыш! – Не помня себя от ярости, я тоже стукнула по столу. – Слова вы должны» не обращают к венценосцам![12] Нет, это вы должны согнуть свою жестокую шею, повиноваться, приходить и уходить по моему зову, как делают те, кто старше и лучше вас!
У юного Ноллиса от ужаса глаза полезли на лоб, кузен Говард с каменным лицом медленно подвигался на край стула.
– И вы уйдете! – визжала я. – Уберетесь прочь от двора, в свои поместья, и будете сидеть там, покуда не научитесь служить мне со всем почтением!
Я, задыхаясь, вскочила на ноги. Казалось, все это происходит во сне – мой лорд тоже встал.
Его лицо только что было красным от гнева – теперь оно побелело и сверкало, словно у смертельно больного. Вся комната замерла.
– Что ж, – сказал он непривычным глухим голосом, – теперь я понял, каково это – служить… – Он замолк и выпустил каждое слово, будто стрелу с отравленным наконечником:
– Служить… незаконнорожденной… бабе!
Из глотки его вырвался звук, похожий на дикий хохот. Он оттолкнул стул и полуобернулся к дверям. В эту секунду я метнулась к нему, схватила за высокое плечо и развернула к себе лицом. Я не слышала слов, брыжжущих из моего открытого рта. Но эти, я знала, вырвались из глубин моей души: Никто не смеет называть меня незаконнорожденной…» Я отвела руку и с размаху дала ему пощечину.