Она бы не умерла.
А я – не появилась на свет.
И не шагала бы сейчас вдоль реки вне себя от злобы и возмущения. Против отца. Против того, что он сделал.
Пора было идти домой. Близилась ночь, дальнейшая прогулка грозила нездоровьем. На другом берегу сидели в гнезде два лебедя, два изящных серебристых силуэта поблескивали в сгущающихся сумерках. Я помнила их гадкими птенцами, когда они передвигались враскачку и хлопали крыльями, словно чистильщики улиц в бурых ученических куртках. Как быстро они выросли! Как быстро растем мы все!
– Миледи! – Эшли догнал меня и тронул за рукав. Он без слов кивнул на дорогу, по которой приближались люди, – до нас уже доносились звуки дружеской возни и звонкий мужской гогот. – Соблаговолите повернуть назад?
Эшли был, разумеется, прав. Не пристало королевской дочери в темноте встречаться с ватагой придворных кутил. Однако, даже припусти я бегом, в тугом корсаже, в тяжелой робе и бесчисленных юбках мне все равно не скрыться. Лучше уж, раз встречи не избежать, встретиться лицом к лицу.
– Вперед, сударь!
Эшли лучше жены умел скрывать неудовольствие. Он просто кивнул и, подав знак пажам, отступил на шаг.
С каждой минутой становилось все темнее. Развеселая компания быстро приближалась.
– Чума на вас, посторонитесь, чуть в Темзу меня не столкнули!
– А что, может, тебя искупать?
– Прочь! Не напирай! – Шум мальчишеской возни, раскаты мужского хохота. – Эй, Джон! Посвети сюда, дороги не видать!
– Сейчас, сэр!
Блеснул фонарь, вырвав из темноты три лица, четко очерченных в свете дрожащего фитиля. Дальше неясно вырисовывалась толпа слуг: можно было угадать ливреи, остальное терялось во мраке. Всех троих я нередко встречала при дворе – это были юный Уайет, обычно очень бледный, а сейчас раскрасневшийся, еще смеющийся после шуточной потасовки с широкоплечим, мужественным рыцарем по имени Пикеринг, а между ними молчаливый, отрешенный, с потемневшим, будто от скрытой тоски ангельским лицом…
Кому ж это быть, как не лорду Серрею? Фонарь, высветивший их лица, озарил и мое. После всего, что мне пришлось в себе обуздать за прошедшее с ухода Сесила время, сделать бесстрастное лицо оказалось сущим пустяком.
– Милорды.
Пикеринг поклонился, как-то странно сверкнув глазами.
– Вы поздно прогуливаетесь, леди Елизавета.
– Как и вы, сэр.
Уайет хохотнул и взмахнул шляпой.
– Но мы веселились, мадам, а вы прогуливаетесь в одиночестве.
Я не удержалась и взглянула на Серрея.
– Милорд Серрей выглядит сегодня отнюдь не веселым.
Уайет расхохотался и пьяно вытаращился на Серрея.
– Мадам, он почитает себя оскорбленным. Старая сводня до нашего прихода отправила его любезную потаскушку с другим. На обратном пути он только и вымолвил: «Не ждал, что они посмеют так оскорбить принца».