Сергей и сам не знал, любил ли он Настю? Одно помнил всегда, что без хозяйки дом — сирота. А потому лучше Насти никого не искал. Со своею первой деревенской женой он не виделся. Знал, что родила Верка кузнецу двойню девок. Тот, пожив семейным с месяц, сбежал из деревни навсегда. Верка сама растила дочек. О мужиках теперь ни слышать, ни думать не хочет. О Сереге, несмотря на тяготы, ни разу не вспомнила. Да и он забыл ее навсегда.
Ох и хозяйственным стал мужик. За лето обшил дом вагонкой. Поставил крепкий забор. Двор залил и закатал асфальтом, крыльцо закрыл, остеклил, поставил дубовую дверь. Внутри полы перестелил. Оклеили с Настей стены обоями. Печь переложил соседский печник. В доме всякий месяц обновы стали появляться. Холодильник, потом и телевизор, стиральная и швейная машины, пылесос. А Сергею все было мало. С утра до ночи на работе пропадал. Ведь и работал в автосервисе — слесарем. Получал неплохо. Но всегда жаловался, что денег не хватает. Ему не верили. Случалось, высмеивали. Он злился.
— У меня жена беременна! Ее на хлебе и картохе держать не могу! Вот и не хватает заработков! Хоть сутками вкалывай! — жаловался слесарям.
— А чего ноешь и орешь, ровно сам собрался просраться тройней. Твоей Насте не больше других надо! Нужно заработать — оставайся во вторую смену, вкалывай хоть до утра! Но не ной, не погань будущую судьбу своему ребенку. Не жалуйся на неродившегося! — осекали слесари.
Сергей молчал недолго. Он и дома стал сварливым. Изменился не сразу. Каждый вечер вытряхивал из кармана весь заработок и пересчитывал до копейки.
— Это на магнитолу. Это на жратву. Это на мыло и порошки. Тут — на пеленки. Мелочь — мне на курево! — раскладывал деньги по кучкам.
— А на халат? В свой уже не влезаю! — краснела Настя и добавляла: — Тапки мои совсем износились.
— Подклею. Еще поносишь. А халат расшей, как все бабы делают. Беременность не вечна. Родишь, халат хоть выкинь. Его даром не дадут. Он деньги стоит. Иль беречь разучилась?
И женщина, краснея, уходила. Что скажешь и ответ? Сергея ей упрекнуть было не в чем. Он не выпивал, курил мало. Скупым стал не с добра. Ведь жизнь они начали с нуля. А гляди, дом — картинка! И внутри порядок. На стенах ковры, на полу паласы. На потолке люстры, одна другой краше, всякими огнями переливаются. Вот только почему на душе все меньше тепла остается? И для радости — места нет. Не радуют покупки, не греют душу. Чем больше приобретений, тем скупее становился человек. И Настя со страхом думала: что ждет ребенка?
— Это не беда, что муж прижимист. Зато такие любовниц не имеют, из дома не потянут, — успокаивала Настю бабка. И добавляла: — Вот твой дед, царствие ему небесное, дай ему волю, меня вместе с детьми пропил бы. Ничего на свою глотку не жалел. Случалось, год без роздыху чертоломит. Потом в неделю все пропивал. Не только я без халата, дети без хлеба оставались! А ему хоть ссы в глаза! Так что лучше, голубушка моя? Мужики, они все с вывихами. Коль домовитый, значит, скупой, а ежели добрый, то пропойца! А наша бабья доля — все терпеть молча. Лишь бы не бил, из избы не тащил, не устраивал попоек и не таскался с бабьем. Ничего такого за твоим не водится. А значит, хороший человек! — успокаивала бабка внучку. Та, хоть и не сразу, но соглашалась, а ночами плакала. Разве о такой жизни мечтала? Ведь вот даже арбуз боится попросить себе. А так хочется, что во сне видит, чувствует запах. Но даже сонная знает, как ответит Сергей: