В том, что задумал Бугай, безусловно, имелась немалая доля риска: он мог оказаться не узнан и словить пузом нож, вместо того, чтобы получить порядочную работу. Однако соблазн был велик. «Пришло время напомнить о себе старому знакомому», — размышлял инчхонец. Уже не было нужды играть простака, не имеющего понятия о Шедоши. Нынешнего босса всех боссов Бугай знал очень хорошо. Убийцей и охотником на людей Бугай раньше не был, но грязных поручений для Шедоши-из-прошлого хватило бы в сумме лет на десять тюрьмы общего режима: список вился, как веревочка, бесконечно.
Президентский дворец возвышался перед запыхавшимся после подъема Бугаем, он сверкал рождественской елкой среди ночной темноты — скромный кусок порядка среди царства хаоса и разрухи. Дворец именно сверкал. В его окнах горели электрические светильники.
— Бессмысленная трата топлива, — хмыкнул Бугай. — Транжиры.
Он пригляделся внимательнее. Увидел, что на самом деле электрическим светом освещаются всего несколько комнат на втором этаже и небольшой кусок фасада над украшенным колоннадой парадным входом. Остальное скрывалось во тьме, как и всё в Мегаполисе.
Бугай вздохнул. Раньше, насколько он знал, Сеул был виден из космоса, во всяком случае, на ночных фотографиях, сделанных с орбиты, город сиял, как скопление звезд. Сейчас вместо миллионов ночных огней, уличных плазм и мерцающего неона работали лишь несколько лампочек на фасаде Большого дворца. На них любоваться теперь с орбиты? Но кому? Космос отодвинулся от человеческой расы на долгие годы. Если не навсегда. Все, что кружило на орбите, наверняка пришло в негодность и рухнуло на голову кому-нибудь из спящих в анабиозе…
Бугай усмехнулся. Вероятно, странная смерть ждала астронавтов на космических станциях. Отчего они умерли? От нехватки воздуха? От леденящего холода? Сгорели во время падения в атмосферу? И сколько они прожили? Минуту? Может быть две? Час, сутки?
Бугай мотнул головой. Все это его уже не касалось.
Четверо бандитов на входе заметили его и, скинув свое необычное оружие с плеч, повернулись к нежданному гостю. Пожав плечами, Бугай миролюбиво воздел руки вверх и поплелся к «Голубому дому».
…После пробуждения Сеул охватили апатия и страх. Прокатилась волна самоубийств. Затем произошло активное объединение вокруг выживших чиновников муниципалитета. Потом — взрыв насилия. И наконец разделение кварталов на ганги. В этом было что-то очень корейское. Бугай не сомневался, что в остальных странах мира, если таковые еще существовали, после пробуждения все происходило иначе. И массовый суицид, и полное подчинение выживших представителям «старых» госорганов, и тем более дальнейший тотальный этический перегиб, когда апатия, послушание и порядочность вдруг резко сменились полным беззаконием и даже каннибализмом — все это было возможно только здесь, в процветающей стране, где люди верили в правительство, словно в Бога, и не знали социальных проблем страшнее подросткового мужеложства.