Годы, миновавшие после смерти Дмитрия Ивановича, принесли человечеству открытие нейтрино и реликтового излучения, создание так называемой стандартной модели Вселенной, представление о физическом вакууме, опровергающем абсолютную пустоту межпланетного пространства, и, наконец, прояснение того обстоятельства, что земной науке известно пока не более четырех процентов элементов космоса. Опыты с отягощенной грузом проволокой, порученные Менделеевым когда-то Завадскому и Мюллеру, результата не дали — так же, как когда-то опыты с разреженными газами или, еще раньше, гейдельбергское исследование межмолекулярного пространства, но это значит только то, что значит, поскольку интуиции Менделеева отмерен срок не короче, чем его Периодическому закону. Тут, как говорится, возможны неожиданности откуда угодно, и в первую очередь со стороны Большого адронного коллайдера. А какое имя, в случае чего, будет дано веществу или частице, которое Дмитрий Иванович называл эфиром, — в конце концов, неважно.
Парадоксальное отношение Дмитрия Ивановича к явлению радиоактивности уже тогда было в центре внимания не только коллег, но и всей читающей публики. В воспоминаниях О. Э. Озаровской находим смешную, но от того не менее любопытную сцену с участием репортера, пришедшего интервьюировать Менделеева.
«Бой завязался уже на пороге кабинета, куда выскочил Дмитрий Иванович.
— Кто такой? Карточку!
— Сотрудник газеты «Петербургский листок», Ваше превосходительство.
— Дмитрий Иванович! — выразительно поправил интервьюера Дмитрий Иванович. — Карточку! Не знаю, кто такой-с! Ну-с, что угодно? Я занят!
— Я, Ваше превосход…
— Дмитрий Иванович!
— Я пришел, Ваше превос…
— А-а, да Дмитрий Иванович!
— Я, Дмитрий Иванович, — уразумел, наконец, газетный сотрудник, — оторву у вас лишь несколько минут…
— Скорей, только скорей! Мы заняты: видите — письмо пишем. Ну-с? Что угодно?
В это время неприятель уже занял позицию на стуле справа от Дмитрия Ивановича.
— Позвольте вас спросить, какого вы мнения о радии?
— О-о-о-о?! О, господи!
Дмитрий Иванович весь склонился налево вниз и долго стонал, вздыхал и тряс головой: «О, господи». Потом он повернулся к гостю и на высоких нотах жалобы заговорил:
— Да как же я с вами разговаривать-то буду? Ведь вы, я чай, ни черта не понимаете? Ну как же я с вами о радии говорить буду? Ну-с, вот вам моя статья: коли поймете, так и слава богу. Одно только скажу, — совсем дружелюбно заговорил вдруг Дмитрий Иванович, — и мой друг Рамзай, портрет которого вот тут стоит, и он тоже увлекается. Вопрос интересный, но темный; говорят много, а знают мало. Ну-с, всё? Что еще? Только скорей. Время-то, время идет!