Постанывая и все так же охая, в ложбину острожно, пуская вниз осыпи мелкого камня, бочком переваливался темный силуэт. Бородку трепал ветер, седые нечесаные волосики, венчиком вокруг лысины, колыхались под порывами холодного воздуха. Потом снова повисали слипшимися от грязи сосульками.
Сам Тарег, впрочем, выглядел так же. Бедуины вообще мало отличались друг от друга на вид - тощие, грязные, в выцветших безразмерных лохмотьях.
Замотанный в рваные тряпки старик подковылял поближе. И, протянув руки, рассыпался в благодарностях:
- Да благословит Всевышний твое потомство, о благородный юноша, да дарует тебе удачу и процветание! Да не постигнет тебя вовеки судьба тех сущностей, о который писал ибн Туфейль - "похожие на зеркала заржавленные, покрытые грязью и повернутые сверх того спиной к зеркалам полированным, отражающим образ солнца, отвернувшиеся от них...".
Мир в глазах Тарега накренился и с трудом встал на место. Пришлось помотать головой, чтобы прогнать ощущение бреда. Нищий старик-бедуин цитировал знаменитейший - и самый спорный из написанных в последние десятилетия - философский труд. Ибн Туфейль, "Повесть о Хайее ибн Якзане". Тарег укусил себя в губу - проверяя, не спит ли он, мало ли, сейчас он откроет глаза, а за спиной шумно дышит верблюжья громада.
Подойдя совсем близко и принимая листочки, старик глянул в лицо "юноше" и, понятное дело, ахнул. Шарахнулся назад, наступил босой ногой на острый камень и с жалобным вскриком упал.
Бумаги, естественно, тут же разлетелись белыми перышками.
Ползая по дну ложбины в поисках беглых листков и бережно сдувая с них пыль, Тарег принялся декламировать из того же трактата:
- "Но недолгое время он был в таком состоянии...", фух-фух-фух... - Тарег пофыкал на листик. - "...К нему вернулись чувства, и он пришел в себя от этого состояния, похожего на обморок. Ноги его скользнули с этой стоянки, пред ним предстал мир чувственный...", - Тарег снова старательно подул на бумагу, - "...и скрылся мир божественный, так как соединение их в один и тот же момент невозможно. Ибо мир здешний и мир будущий - как бы две жены: если ты удовлетворил одну, то разгневал другую".
Обретший дар речи знаток философии закхекал в старческом смехе:
- Воистину, неисповедимы пути Всевышнего! В диком становище обитателей пустыни я встречаю знатока суфийского калама в образе сумеречника! Ох...
И старец, морщась, потер ушибленную ногу.
Бережно поймав за крылышко последний листок, Тарег подошел к сидевшему на камнях человеку: