Кланяйся, про себя прошипел Абу аль-Хайр. Кланяйся, упрямая, злобная скотина, ты ж угробишь все, что еще не успел угробить, с тебя станется...
Присутствующие ахали и возмущенно переглядывались. Тарик и не думал склонять головы и отдавать церемониальный поклон. Хаджиб растерянно вертел головой и явно не знал, что делать. Наконец его прорвало - вытирая потный лоб краем чалмы, бедняга рявкнул:
- Приветствуй своего господина, как подобает, о нерегиль!
А Тарик развернулся к нему и громко ответил:
- А я не знаю, как мне подобает приветствовать моего господина, о Абу Муса! Если я все еще главнокомандующий, то почему меня схватили без суда, даже не объявив вину? А если нет - то почему мне велено надеть черный придворный цвет?
- Разрешаю целовать землю перед троном, - невозмутимо отозвался аль-Мамун со своего тронного тахта.
Черная спина Тарика переломилась в поклоне - ну наконец-то.
- Разрешаю подняться, - так же спокойно приказал халиф.
Тарик тут же выпрямился, как надгробный столбик.
- Тебя обвиняют в побеге, избиении верующих и нападении на харим своего господина.
Все ждали, затаив дыхание.
- Ты сбежал и скрывался от меня, о Тарик?
- Да, - кратко ответил нерегиль.
А что ему было еще отвечать?
- Ты убивал ашшаритов?
- Да.
- Напал ли ты на мой дом и моих домашних?
- Да.
Под вздохи и возмущенные перешептывания собравшихся аль-Мамун развел руки:
- По обычаям и законам аш-Шарийа за такие преступления предают смерти.
Снова потянулось молчание - Тарик ничего не ответил.
- До меня также дошли подробные известия о том, что ты делал в Медине, Тарик. Еще до меня дошли известия о том, по какой причине ты уклонялся от службы в течение столь долгого времени.
Опять длинная пауза. Как же тихо, хоть бы кашлянул кто. Или сморкнулся - холодное же время, самое время для соплей...
Халиф провел ладонью по короткой черной бородке:
- Однако я был бы последним глупцом, если бы казнил тебя, о Тарик. Ты храбро сражался с недругами и наказывал врагов веры. Что же до твоего побега, то ты повел себя не как раб, бессмысленно исполняющий приказ хозяина, а как благороднейший из мужей, дорожащий своей честью. Об иных событиях я умолчу, ибо благородные люди это не обсуждают. Но я точно знаю: лучшего главнокомандующего у меня нет и не будет, клянусь Всевышним. Поднимись, ты свободен.
Зал потрясенно ахнул.
Стражник-сумеречник одним скрежещущим длинным движением вытянул из ножен меч и упер его острием в плиты пола перед Тариком. Тот медленно-медленно поднял связанные запястья. Сбоку, словно черный оборотень из сказки, вырос Якзан аль-Лауни, схватил за плотно намотанные веревки и полоснул ими сверху вниз по клинку. Путы распались, сумеречник убрал меч и Тарик упал на освобожденные руки.