Знакомый голос хозяйки караван-сарая - что же ты делаешь, о Нузхат, разве не плакали мы вместе над моими бедами... - твердо произнес:
- Во имя Всевышнего, справедливого и не попускающего лжи! Этой женщиной занимался мужчина, причем только что!
- Развратница! Смерть прелюбодейке! - заорали из факельного света десятки голосов, мужских и женских.
- Терпение, о правоверные! - проблеял кади. - Закон Али суров, но милостив к грешным! Прелюбодейку надлежит бить камнями в яме, лишь удостоверившись, что она не носит ребенка!
Негодующие вопли стали ему ответом.
- Шарийа! - воодушевленно воскликнул Сулайман ибн Харис. - Во имя Всевышнего, милостивого, милосердного, мы обязаны следовать заповедям веры, о ашшариты!
Разочарованное ворчание и шарканье шлепанцев по камню - толпа принялась расходиться.
- Связать ее, - уже обыденным, равнодушным голосом приказал кади. - Нузхат, запрешь эту развратницу и скажешь, когда отойдут крови. Тогда я и велю покричать о ней - соберем народ и все сделаем. Зинджа закопайте подальше в пустыне - хотя я бы на твоем месте привалил на него большой камень, о Сайф, ведь ты остался должен этому человеку...
Тот фыркнул:
- У благородного ашшарита нет долгов перед хашишином, разменявшим разум на зелье!
Локти Рабаб больно прикрутили к палке и потащили ее из комнатки прочь. Сайф ибн Дарим щипнул за задницу и жарко выдохнул:
- До встречи, Рабаб, жаль, что ты не моя...
Бедуинка висела в крепких мужских руках, не пытаясь сопротивляться. На лице жесткой коркой запекалась чужая кровь.
А в голове колотилась последняя просьба:
О Уззайян... не позабудь - ангел! Ангел-истребитель...
Ханифа, две недели спустя
Каид Марваз сидел на молитвенном коврике и отчаянно морщил лоб. В одной руке он держал пиалу с остывшим чаем, в другой - чётки. Но даже побывавшие у Каабы четки не помогали каиду разобраться в услышанном. Снаружи, за кривой решеткой ставен, плавился от жары дворик чайханы, - полдень. Во дворике, несмотря на першащий в глотке сухой зной, с криками играли чернокожие дети - все им нипочем, сорванцам...
От солнечных бликов в глазах рябило, дети катались в песке, дрались за наконечник стрелы для фияля. А собеседник каида Марваза темнил, мудрил и говорил загадками.
Сидевший напротив рябой старик с жидкой бородой жевал провалившимися губами и точил непонятные словеса:
- Ты ведь из Ятриба, сынок, ах-ах-ах...
Каид Марваз сдерживался, между прочим, изо всех сил - а также из почтения к старости. За время, пока на полуденной жаре успел остыть чай, старик раз девять на разные лады повторил это содержательное утверждение. Да еще с таким видом, будто это что-то ему, Марвазу, объясняло.