— Питер, ты мог бы стать потрясающим певцом! — воскликнула Лоранс Эмбер.
— Я попытался! Когда учился в лицее, играл в группе на гитаре. Мы выучили три произведения.
— И что?
— Но так и не добрались до четвертого. Еще до этого разбежались.
Они расхохотались.
— Черт побери, — сказал американец, вытаскивая свою огромную фигуру из машины, — почему в Европе вы конструируете такие маленькие автомобили? Вы не можете ездить на «бьюике» или на «шевроле», как все?
— У нас нет мании величия! Ты должен это знать!
Своим обычным громовым голосом Осмонд закричал:
— О, Лоранс!.. Почему мы такие разные?
Она взяла его за руку, и они медленно пошли, наслаждаясь мягкостью ночи.
— Что ты подразумеваешь под «мы»? — спросила Лоранс шаловливым тоном.
— Ну, американцы и европейцы…
— И ты думал только об этом?
Питер Осмонд почувствовал, что краснеет, как мальчишка.
— Я хочу сказать… Ты и я тоже. Мы очень разные. Ты красива, ты обаятельна, ты элегантна…
— А ты старый хиппи-переросток!
— Вовсе не переросток… Скажем, я менее элегантен… И потом, это правда, у тебя в науке одна концепция, у меня другая, и они поистине непримиримы…
— Не будем возвращаться к этому, Питер… Благодаря нам фанатизм отступает. Потому что мы стараемся примирить теорию Дарвина и религиозную веру. Мы утверждаем, что наука — не порождение дьявола.
— Несмотря на твое «гармоничное притяжение»?
Лоранс Эмбер дружески шлепнула его по руке.
— Ты грубиян. Ты смеешься надо мной.
Он остановился, взглянул на небо, потом на нее.
— Уже три дня я говорю себе: есть ли во всем этом смысл? Правильный ли я сделал выбор? Между нами могло бы все сладиться?
Лоранс чуть пожала плечами.
— По крайней мере с моими философскими концепциями мы находим путь ко всему, — сказала она.
Осмонд от души рассмеялся.
— Кстати, о пути… По твоему мнению, мы идем к моей гостинице? Улица Фер-а-Мулен…
Она достала из сумочки ключи и пристально посмотрела в глаза Осмонду. В ночи ее белки сверкали, словно два брильянта.
— А если мы повторим? — И так как Осмонд смотрел не понимая, она добавила: — Я хочу сказать… по последнему стаканчику.
Они долго стояли лицом к лицу, не говоря ни слова.
Леопольдина медленно вышла из темноты — изящная, грациозная фигурка в ауре сверкающих камней. Каждый шаг заставлял платье переливаться чудесным светом. Иоганн Кирхер, застыв, зачарованно смотрел, как она приближается. Он взял ее руку, и Леопольдина не противилась. Он притянул ее к себе, не спуская с нее глаз. Казалось, он потрясен, словно ее вид вызвал у него настоящий шок. Кирхер закрыл глаза, а его дрожащие руки легли на ее бедра, поднялись выше, погладили выпуклую грудь. Леопольдина тоже закрыла глаза, откинула назад голову и предалась ласкам мужчины, которого она втайне так жаждала.