— Давай, — сказал Ерназар.
Они оседлали коней. Байгали отдал Усманову почти все патроны. Ерназар промчался по улице с громким криком, в суматохе успел ссадить одного басмача и вынесся в пустыню. Банда с проклятьями бросилась в погоню.
«Теперь Байгали тихо уйдет, — подумал Ерназар. — А я отстреляюсь, отсижусь у колодца».
Ночь была светлая. Усманов изредка оборачивался и, бросив поводья, стрелял по силуэтам. В ответ не стреляли.
«Живым хотят взять, шакалы, — догадался Ерназар. — Не получится. Патронов до утра хватит».
Усманов гнал к колодцу, не зная, что один из жузбаши Бабахана сидит там в засаде с десятью саблями и ручным пулеметом и прислушивается к одиноким выстрелам. Он гнал коня, надеясь достичь колодца хоть на полчаса раньше банды, зарыться в песок и спокойно отстреливаться. Он вылетел прямо к засаде, и его коня прострочили из пулемета. Конь круто согнул передние ноги и грохнулся на песок.
Уже сидели на спине Ерназара четверо, прижимая его к песку, уже пнул его ногой жузбаши и деревянно сказал: «Попался, большевичок. Погостишь у нас. Хватит милиции по аулам ездить», — и рассмеялся.
Подъехали остальные. Спешились, окружили Усманова.
— А где другая красная собака? — спросил жузбаши.
— Здесь, — сказал высокий человек с кривыми ногами и бросил мешок на землею.
Высокий развязал мешок, вытащил голову за волосы и кинул к жузбаши.
— Узнаешь? — спросил жузбаши и поднес голову к глазам Ерназара. Лицо было обезображено поперечным сабельным ударом, но Усманов узнал Ермета — красного учителя, работавшего в Сузаке.
— Да, — сказал Усманов. — Узнаю.
А сам подумал: «Ушел Байгали. Не взять им теперь его. Не достичь. Лишь бы до утра не снялась шайка. Лишь бы до утра не отъехали от колодца».
Жузбаши отвел высокого в сторону, и они недолго о чем-то говорили. Потом высокий приказал разжечь костер. Вся шайка расселась у костра и ждала, когда сварится в казане мясо. Только высокий не сел. Он подошел к Ерназару и стал топтать его ногами.
— Ты не сдохнешь от пули, большевичок, — шептал он. — Я до души тебя дотопчу. Неделю топтать буду, а дотопчу. Чтобы узнал ты, что есть душа, красная милицейская собака.
Ерназар терял сознание. Костер то становился огромным, и тогда казалось, что горит все небо и вся земля; то исчезал, превращаясь в кровавый глаз, и вместе с костром исчезал Усманов. Он не чувствовал тогда боли. Все тело становилось каким-то плоским и бесчувственным, как высохшая лепешка.
— Оставь его, — вдруг крикнул жузбаши. — Он нужен Бабахану живой и в памяти. Так приказано.
Высокий пнул Усманова сапогом в лицо и отошел.