А Татьяна Сергеевна верит людям. Ее до боли трогают страдания матерей, чьи сыновья отправлялись из ее кабинета под конвоем.
Но Троицкую не упрекнешь в излишней доброте. Она бывает и жестокой, не терпит и не прощает лжи, не спешит утешать волнующихся отцов и матерей, проглядевших своих детей. Она хочет, чтобы и родители, и преступники испили горькую чашу до дна, задумались над случившимся, сделали для себя выводы.
Преступление должно быть раскрыто, преступники — понести заслуженное наказание. Это — главное для Троицкой. Но не менее важно для нее и заставить преступника взглянуть на себя со стороны. Потому-то каждый допрос — это бой с подследственным за него самого, за то настоящее, что еще осталось в его душе.
Вот почему, отбыв срок, к «своему следователю», Троицкой, приходят ее бывшие подследственные. Приходят, чтобы поделиться своими планами, мечтами, радостями. И эти радости близки и понятны ей. Вернуть обществу его члена, вернуть честным, исправившимся — таков благородный итог труда советского следователя. И за этот труд Родина высоко наградила Татьяну Сергеевну — орденом Трудового Красного Знамени.
Александр Мурзин
СЪЕМКИ ПРИШЛОСЬ ПРЕРВАТЬ
...Врачи сказали: этого не может быть. Пуля сломала ребро, пробила печень, диафрагму, селезенку, желудок в трех местах и засела в позвоночнике. Она вдребезги разбила авторучку во внутреннем кармане, прошла в одном миллиметре от партбилета. Тяжелейшее ранение в грудь и в живот. Не мог лейтенант, прошитый выстрелом насквозь, подняться, пробежать те пятнадцать метров от поля до леса, вступить в схватку с рослым, сильным бандитом и обезоружить его. Это выше человеческих возможностей.
Но вот оно поле. Жухлая трава. Место, где был ранен лейтенант. Вот он лес. Куст, из-за которого вел прицельный огонь опасный, хорошо вооруженный преступник. И вот свидетели, очевидцы финала той погони: три солдата и мотоциклист Сумкин, бывший сослуживец Егорова. Они в один голос подтверждают случившееся в тот апрельский день в свердловском аэропорту.
...Он лежал на хирургическом столе шесть с половиной часов. Операцию делала хирург Лия Михайловна Мейерович, не раз встречавшая подобные сложные ранения еще на фронте. Ее консультировал профессор Аркадий Тимофеевич Лидский. У профессора, шептали друг другу в те тревожные часы товарищи Ивана Егорова по службе, «одних титулов, говорят, полдвери на кабинете».
Егорову сделали три больших разреза: искали кусочек свинца и все те беды, которые он причинил смелому стражу милиции. Ему влили три с половиной литра крови. Удалили селезенку. Зашили бесчисленные дыры, пробитые свинцом. Наложили тридцать швов.