«Почему они так нерешительны? — тревожился Усман Махмудов, — может, думают, в крепости пулемет и пушка? Не осведомлены о численности гарнизона? А может, считают, что судьба крепости решена?»
Махмудов напряженно всматривался вдаль и что-то подсчитывал. По знакомым приметам, повадкам и одеянию начальник милиции понял: перед ним бандитские сотни курбашей Исмата, Карабая, Худайкула и... еще каких-то других, неизвестных ему главарей. А в село прибывали и прибывали все новые курбаши со своими группами, и тревога Махмудова нарастала. Он попытался связаться по телефону с нефтепромыслом САНТО, где был рабочий милицейский отряд, и с соседним Канибадамом. Но так и не дозвонился. Отправить на линию связи кого-то средь бела дня — значит заведомо послать на гибель: крепость обложена со всех сторон. Ночью бы еще можно попытаться, но сейчас и к воде не подойдешь. Хотя арык в двухстах метрах от крепости. Уже пора бы снарядить повара за продовольствием. Но, видно, завтрака сегодня не будет. Не будет даже кипятку. И неизвестно, представится ли сегодня возможность пообедать и поужинать. Вряд ли!
И тут в голову начальника милиции пришла невеселая мысль, что басмачи, очевидно, знают об их тяжелом положении, хотят взять измором. «В селении какая-то сволочь нас выдала!» — в отчаянии выругался Усман Махмудов. Продукты кончились еще вчера. Об этом в селе знали. Вооружение крайне плохое — 38 трехлинейных винтовок с восемьюдесятью патронами на каждую, 20 старых берданок, неизвестно когда выпущенных, и по шестьдесят патронов к ним, две французские винтовки... Вот и все вооружение. Ни пулемета, ни бомб... «Знают, видно, об этом басмачи, если не спешат взять приступом».
— Но черта с два! — загорелое лицо Махмудова стало суровым.
В 7 часов мною было получено письмо от курбаши Ислама с предложением сдаться.
Из докладной записки начальника милиции Махмудова
— Товарищ начальник! Басмачи сдаются! Они подняли белый флаг!
— Что-о-о-о? Что вы мелете?
— Поглядите сами. Вон... вон идут. Трое...
Под белым флагом по такыру шли три басмача в полосатых халатах, в больших серых чалмах. У каждого на боку болталась кривая сабля, за поясом — черный маузер.
— He стрелять! Парламентеры.
— Ишь, поговорить им захотелось, языки почесать! — милиционеры с любопытством поглядывали на подходивших басмачей.
— Тихо! — гаркнул Махмудов. И уже шепотом связному: — Вызови ко мне Мубарака-Кадама и Пулата Насретдинова!
— Я здесь! — весело отозвался Пулат. Он тотчас понял, для чего нужен начальнику. Любил он опасные дела. Такие, очевидно, предстоят.