Да, он много видел за эти годы людского горя, жестокости, человеческих трагедий. Даже слишком много, наверное. Потому и стала такой сильной, неистребимой его ненависть к врагам, мешающим народу жить по-новому. Он уже не прежний восторженный юноша, летавший на коне в атаку с клинком в руке впереди своего взвода. Юноша, который думал, что стоит лишь разбить английских интервентов и беляков, как сразу же настанет хорошая, справедливая жизнь. Теперь он отлично знает, что дело не в одних интервентах и белогвардейцах, что старое упорно цепляется за жизнь, что не только басмачи, баи, муллы стараются преградить дорогу новому, но и в сознании многих простых дайхан еще столько старого, что вдалбливалось в головы веками. И главное, пожалуй, — добиться, чтобы в душах крестьян революция победила то, что отжило, что мешает. И это — самое трудное. Воевать с басмачами проще, легче. Он знает это не с чужих слов. Да, в схватках гибнут товарищи, но там победа дается быстрее. Конечно, многие гибнут. У него в сердце — десятки таких дорогих имен. Число их растет с каждой операцией, с каждым боем. Возможно, и ему придется сложить голову где-то в Ташаузском оазисе — убьют в сражении. Или предательски — из-за угла. Борьба эта не на день, не на год. Что ж, он не пожалеет своей жизни, если этого потребует дело.
Сразу по приезде в Ташауз на Тачмамедова навалилось столько дел — не продохнуть. С утра до глубокой ночи на ногах. Ревком занимался всеми вопросами, и многие из этих вопросов Оразу, как заместителю председателя ревкома и начальнику милиции, приходилось решать не в кабинете, а прямо на месте. Надо было формировать конные отряды милиции и создавать в аулах отряды самообороны. Без вооруженной охраны невозможно было провести ни одного мероприятия: ни земельно-водную реформу, ни создание ликбезов, ни медицинский осмотр населения. Баи и муллы всячески противодействовали любому начинанию.
Тачмамедову казалось, будто рука могущественного джина перенесла его в далекое прошлое. Там, на юге, туркмены, как и другие народы страны Советов, строили социализм, в городах и аулах женщины сбрасывали яшмак (платок, закрывающий нижнюю часть лица в знак того, что женщина безгласна и бесправна), рождались сельскохозяйственные кооперативы и коммуны, на полях уже появились первые тракторы. А здесь, в Ташаузе, все осталось по-прежнему. На полях — соха и кетмень; вдоль улиц скользят, как испуганные тени, закутанные по глаза женщины; бедняки не смеют рта раскрыть на сходах...
Шли дни, недели, месяцы. Каждый час, каждая минута были на счету: схватки и перестрелки с басмачами, словесные стычки с баями, долгие беседы с чабанами и пахарями в дымных юртах и страстные речи на митингах, организация в аулах партийных и комсомольских ячеек, вовлечение крестьян в «Союз бедноты».