А что говорить, что вспоминать? Мы не сделали ничего. Собирались — не успели. Надо было навести порядок, а воевать запрещено — вот мы и придумали, как всех перехитрить.
Болезнь, отрава — это не так и страшно, если лекарство заранее припасти. Кому-то придётся, конечно, немного помучиться — но это ничего, мелочь, мы успеем всех вылечить. Нам только и надо — припугнуть малость. Самую толику — разве больше одного дома потребно? Показать, что бывает, когда не за своё дело берутся. Ты подумай, зверушка: а если болезнь сама собой случится, без нас и без лекарства? Что от города останется? Вот и я думаю, нечего ждать. Это просто наглядная демонстрация. Настоящая, конечно, в ненастоящую кто поверит. Всё путём, смертельная болезнь. Только от неё никто не умрёт.
«Не умрёт уже, некому больше. Померли все и так».
И шаман хихикал, хихикал и шуршал своей юбкой, чавкал, ковыряясь в потрохах.
«Не веришь? Не хочешь вспоминать? Не нравится?»
Не верю, не нравится. Мы, может, и делали дурное — нет, не так; мы знаем, что делали дурное, и именно это даёт нам право действовать. Незачем прикидываться беленькими, когда время замараться. Те, с которыми мы воюем, — не лучше ничуть, только боятся сказать себе, во что ввязались, боятся признать, чего это всё стоит.
«Ты не юли, на других стрелки не переводи. Другим другой черёд придёт, а сейчас с тобой разговор ведём. Допрос, ежели по-гэбенному. Так что ты подумай сам, подумай — виноват-то кто?»
Не я. Я всегда знал, на что иду. Если теперь мне за содеянное кишками расплачиваться — пусть так, я знал, с самого начала знал; но не содеяно ещё ничего, не могло быть, не могли умирать от болезни, пусть и смертельной. Лекарство — есть, было. Должно было быть.
«Глупый ты, мертвяк. Но это ничего, поумнеешь. От смерти все умнеют, деваться некуда. Ты рубаху-то не рви, ты головой подумай: неужто у вас всё схвачено было?»
Было, а то как же не было. Столько времени готовились, всё проверили, отыскали болезнь, отыскали людей, время тоже отыскали. Если всё равно пошло криво — так суди нас всех, разбирай на части, только дело наше было правое. Дурное, но правое.
«Всех судить — не пересудишься. После смерти всех нету, есть только ты и твои разговоры — за себя наперёд и говори, про всех успеется. Самому тебе оно зачем надо было?»
Мертвяк не слышал — смеётся ли, говорит ли, — но надеялся, что смеётся. Глупый ты, зверушка восьмиглазая, хоть и нацепил наплечник. Это наш город, наша земля; те, с которыми мы воюем, пришли и отобрали. Мы что же, терпеть должны? И мы, и они — все под одним мечом ходим, только мы его видим, а они залепили глаза и в ус не дуют, творят, что им нравится; они думают, Бедроград — игрушка их, подарочек праздничный. Сколько нам ждать ещё — год, два, сорок — пока не разверзнется земля, пока сама собой не случится беда?