Бровь фыркнула.
— Уровень доступа! У него мозг четырнадцатого уровня доступа, как у любого рядового преподавателя, и ничего, кроме любого рядового преподавателя, в нём нет. Он больше ничем быть не умеет — даже человеком, я уж не говорю о мужчине. Педагогика головного мозга и всё.
Александр снова налил коньяку и окинул Бровь очень специфическим взглядом. Температура в кафешке бодро скакнула вверх. О неприкрытые интенции!
— Ладно тебе кипятиться, — изрёк он глубоко неискренним тоном и выпил, — всё же, вроде, хорошо было.
— Хорошо? Уж куда лучше! — Бровь вспомнила о своих трепетных чувствах и хлопнула по столешнице ладонью (да простит её скатерть, павшая жертвой чрезмерного количества коньяка в стопке). — Ты не понимаешь, мне от него некуда деться. Ройш — это не паренёк из дома напротив, он мой преподаватель, мне на этой кафедре ещё почти три года учиться! Курсовик, в конце концов, когда-то и в самом деле написать надо. У Ройша. Он же, разумеется, своё надо мной научное руководство уже во всех бумажках оформил. Не уйти, хлопнув дверью. Говорю же, — одним махом выпила она то, что оставалось в стопке, — только один выход и есть — убить его к свиньям лешим.
Александр прищурился на Бровь через графинную пробку. Наверное, это символизировало задумчивость.
Или ещё более неприкрытые интенции.
— Помиритесь, — буркнул он, — куда денетесь. В первый раз как будто поругались.
Консультант по отношениям сыскался тут, а.
— Не помиримся, — буркнула Бровь в ответ, — ругались уже, да, и я всегда уступала. Я же понимаю, что он странноватый человек. Тут надо либо с самого начала смириться, либо вообще не связываться. Но нет, выясняется, что у меня недостаточно смирения. Не на него. Хочу мести, и, желательно, связанной с тяжёлыми травмами.
— Помню-помню, переломать пальцы.
Самое время самостоятельно бухнуть коньяку — и побольше.
— Пальцы! Ну зачем напомнил? Ты же его знаешь, ты их видел — это не человеческие части тела, это древние подземные монстры, на каждом по двенадцать фаланг, все шевелятся, копошатся, перебирают что-то — и он этими руками норовит меня потрогать! Теми же, которыми подписывает прошение об исключении кого-нибудь из Университета только за то, что тот одет не по форме или эссе принёс на день позже! Ты как будто правда не понимаешь: Ройш — зло, и не только для меня — для всех, его все ненавидят! Я сперва жалела, думала, он только в Университете такой. Думала, он людей боится, а на самом деле всё по-другому — но не по-другому! Ничего там, кроме желания кому-нибудь подгадить и красивенько оформить это формуляром, нет! — Бровь всё-таки изобразила плевок, хоть и воображаемый. — Ненавижу!