Сейчас, когда я совсем взрослая, а мамы уже так давно нет, бесчисленные эпизоды из детства, в которых я помню ее, обрели особую ценность. Я не позволяю себе перебирать их в памяти слишком часто, чтобы эти воспоминания совсем не утратили правдоподобия, но всякий раз, перебирая их в памяти, не могу противостоять искушению идеализации, приближения действительного к желаемому.
К примеру, чтение вслух. Я очень любила, чтобы мне читали вслух, и могла часами слушать книгу, которую давно знала наизусть. Я знала наизусть большинство своих детских книг и очень жалею теперь, что это далеко не всегда были те детские книги, которые бы мне хотелось запомнить, или даже не так — что далеко не все книги, которые мне бы хотелось знать наизусть, были тогда мне доступны. Я до сих пор вспоминаю шершавое прикосновение темно-коричневой дерматиновой обложки “Русских народных сказок” — книги, в которой не было ни одной иллюстрации на все 500 страниц мелкого текста, а многие сказки были совсем не “русскими”, как выяснилось уже позднее. Вспоминаю и сказки народов мира, изданные в серии, гораздо более приспособленной к детским потребностям. Из этой серии в моей памяти сохранились почти одни иллюстрации, и я часто ловлю себя на том, что пытаюсь представить себе рядом, скажем, сиротку Марысю и Иванушку-дурачка, Карлсона и Змея-Горыныча, Химпелхена и Пимпелхена и Правду и Кривду. Но персонажей русских сказок и сказок, к примеру, украинских, которые в том же издании стали “русскими народными”, представить мне тяжело, я знаю их только по описаниям. Поэтому картинка получается каждый раз другой — то Катигорошек высокий, светловолосый и с голубыми глазами, то — невысокий, черноволосый и с глазами карими, а иногда на нем вообще вместо вышиванки случайно оказывается косоворотка, хотя вместо чуба на голове казацкий оселедец. Все это, наверное, проблемы моего неразвитого воображения, которое с трудом переводит словесные описания в зрительные образы. Но от этого только усиливается ощущение неуверенности и недоверия к собственной памяти, которая не способна зафиксировать даже таких простых вещей, как точный цвет глаз Катигорошка, хотя сложно отрицать и то, что цвет глаз для этого персонажа не принципиален.
Мама редко находила время, чтобы почитать мне перед сном. Вечерами у нее в основном были занятия в танцклассе или же они ходили куда-то с отцом. Это не очень соответствовало образу идеальной матери, так что я часто позволяла себе заменить в воспоминаниях бабушку, которая каждый вечер читала мне вслух, на маму, которая делала это лишь изредка. Хотя я точно помню, что именно мама впервые прочитала мне про Пеппи Длинныйчулок, и с тех пор эта книжка стала моей любимой вопреки тому, что Пеппи, а точнее, ее чрезмерная взрослость больше мешала, чем помогала мне в жизни. Я чувствовала стыд, тайком меряя перед зеркалом мамину обувь на высоких каблуках, потому что, хотя этим и занимались все без исключения мои одногодки, Пеппи такого никогда бы не сделала, это я знала наверняка.