— Я много позволял тебе и мало запрещал, чтобы воспитать в тебе свободу, — сказал он. — Но сейчас слушай меня и опасайся сделать не то, что я скажу. Среди людей тайги и тундры нет человека, который мог бы причинить мне настоящее зло. Теперь, я вижу, такой человек появился — это ты. Меня зовут божьим любимцем за то, что нет дела, которое мне не по силам. Но они ошибаются — есть одно дело, на которое я не способен: я не способен сожалеть о сделанном и тем более каяться. День, в который у меня это получится, станет последним из моих дней. Мэбэт умрет — и умрет раньше, чем тело его перестанет двигаться. Запомни это и не забывай никогда.
Он напряг руку так, что ремень застонал и распорки походного чума хрустнули, как птичьи кости.
— В любом случае ты будешь каяться моим именем, — продолжил Мэбэт. — Не делай этого. Иначе я вышвырну тебя вон, и ты станешь бродягой, как Заика.
Холодной змейкой страх пробежал по спине Хадко.
— А Хадне? Хадне ты тоже вышвырнешь?
Не ответив, Мэбэт затянул ремень, не спеша и тщательно привязал его к нартам и ушел куда-то в сторону лабаза. Вернулся он скоро, держа в руке что-то похожее на кусок медвежьей шкуры — старой шкуры со свалявшимся мехом. Мэбэт бросил принесенное к ногам сына: вглядевшись, Хадко увидел человеческие волосы.
— Это кожа с головы того парня, которого Вайноты послали ко мне, чтобы разнюхивать, как я собираюсь воевать с ними. Они шибко беспокоились о его пропаже. Я поймал его за день до того, как Няруй пришел к нам. Поймал здесь, неподалеку, и оголил его череп, а тело спрятал под упавшим деревом. Им не на что обижаться, обычай войны одобряет подобные шутки. То же самое они могли бы сделать и с тобой…
Презрительная веселость вернулась к Мэбэту.
— Если жена все же уговорит тебя навестить родственников, возьми эти волосы — они будут рады такому подарку.
Прямо глядя на отца, Хадко поднял скальп и положил его в ровдужий мешок, прикрепленный к поясу. Улыбка спала с лица Мэбэта.
— Опасайся сделать не так, как я сказал тебе, — повторил он. — Поехали, сегодня у нас много дел.
Увидев волосы родича, Хадне перестала плакать и вспоминать батюшку с матушкой.
Минуло лето, и к осени она стала ходить как утка, постоянно жалуясь на непосильно тяжелый живот.
— Внук тебе будет, — говорила жена Мэбэту.
Мэбэт улыбался; он думал так же, как Ядне.
Тяжелый живот не обманул — ночью в месяц налима Хадне родила мальчика.
Хадко в то время ходил к верховьям ставить сети для последней предзимней ловли — он хоть и спешил домой, но опоздал: сын родился без него…
Так же, как и когда-то к жене, вошел Мэбэт в нечистый чум роженицы и увидел: у ног невестки, обессиленно повисшей на постромках (в те времена женщины рожали стоя, привязанные к перекрестью распорок чума), лениво, как осенний паучок, шевелил ручками младенец. Он лежал молча, не требуя ничего, что положено требовать человеку в первые мгновенья жизни. В чум вбежала жена Мэбэта, помогла невестке выпутаться из постромок, уложила ее на шкуры, подняла младенца и отдала матери. Но не успел рот его дотянуться до соска, как Мэбэт сказал: