«Гнездо разбойничьих племен…»
Первая, нечаянная поездка Пушкина на юг подарила читающей России «Кавказского пленника». Почти все лето 1820 года поэт провел на Горячих Водах. Сюда он приехал с семьей генерала Н. Н. Раевского, младшего сына которого, Николая, знал еще в лицейские времена. «Два месяца жил я на Кавказе, — сообщал он в письме от 24 сентября 1820 года брату Льву, — воды мне были очень нужны и черезвычайно помогли, особенно серные горячие. Впрочем, купался в теплых кисло-серных, в железных и в кислых холодных. Все эти целебные ключи находятся не в дальном расстояньи друг от друга, в последних отраслях Кавказских гор».
Молодой курорт, расположенный близ Константиногорской крепости, имел довольно живописный вид. «Вообще картина, — замечает современник, — которая представлялась взорам новоприбывшего на воды при въезде в Горячеводскую долину, поражала своею необыкновенностию: она зараз напоминала и военный лагерь, и шумную провинциальную ярмарку, и столичный пикник, и цыганский табор»1.
Вид Кавказских гор на горизонте, казавшихся Пушкину «недвижной цепью облаков», произвел на него неизгладимое впечатление. В письме к Н. И. Гнедичу от 24 марта 1821 года поэт с оттенком сожаления вспоминал, что «с вершин заоблачных бесснежного Бешту видел я только в отдаленьи ледяные главы Казбека и Эльбруса». Не имея возможности приблизиться к этим главным исполинам Кавказа, Пушкин все же не упустил случая покорить все доступные ему тогда вершины Пятигорья. Несмотря на летний зной, он проявил себя как неутомимый путешественник и всходил, как сам отмечает в упомянутом письме к брату, «на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной». Подобные экспедиции были в те времена небезопасны и совершались, разумеется, не в одиночку и, как правило, верхом. Семью генерала Раевского в поездке на воды сопровождал, например, надежный казачий конвой.
Здесь же, под сенью покоренного Бештау, Пушкин пережил минуты нового вдохновения. В Посвящении к «Кавказскому пленнику», обращенном к Николаю Раевскому-младшему, он вполне определенно говорит, где возник замысел поэмы.
…Где пасмурный Бешту, пустынник величавый,
Аулов и полей властитель пятиглавый,
Был новый для меня Парнас.
Забуду ли его кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины,
Пустыни знойные, края, где ты со мной
Делил души младые впечатленья;
Где рыскает в горах воинственный разбой,
И дикий гений вдохновенья
Таится в тишине глухой?
Работая над «Пленником», Пушкин часто возвращался мыслью к тем дням, что провел среди картин «природы дикой и угрюмой», и перо его не раз выводило на полях рукописи то дорогой сердцу профиль, то очертания крутых, каменистых склонов Бештау. Сюжет поэмы ему подсказала разгоравшаяся на Кавказе война. Русский пленник, которого на аркане приволокли в черкесский аул, едва находит в себе силы, чтобы осмотреться вокруг.