Я принимал душ, дрожа от холода, ибо даже самая горячая вода не смогла бы обогреть этот зимний космос.
Облако горячей воды, вьющееся вокруг меня, сдувало сквозняком, и до пола вода долетала наполовину остывшая. Вероятно, пребывая под впечатлением нерушимости всего этого каменного имущества, я не сразу отреагировал на выкрики “Пожар!”, которые невнятно долетали извне сквозь шум воды. Только когда закончил мыться, закрутил краны и еще раз услышал крик “Горим!”, почувствовал неясную опасность. Обмотавшись полотенцем, я выглянул в кухню.
Там стояла маленькая шалунья и смотрела на меня своими зверячими глазами. Да полноте — что тут могло гореть? Это был любовный призыв. Она подходила ко мне, глядя прямо в глаза, а я никак не мог избавиться от ощущения искусственности того, что происходило. Ирреальности, если хотите. Трансцендентности, если уж кто-то слишком придирчивый. Она приближалась так серьезно, так целеустремленно, — не отрывая своего взгляда от моего, делая невозможным какие бы то ни было попытки изменить его вектор, почти гипнотизируя, — что трудно было предпринять что-нибудь. По сути, это совсем еще ребенок — казалось, вот зацепится, заденет за край выщербленной плиты, упадет, будет хлюпать носом, держась за разбитое колено, — она уже владела магической силой, присущей немногим. Ее приближение стало неотвратимым, как приближение слепого фатума — аварийного авто на скользкой дороге, которое вот-вот распотрошит тебя, и уже не удастся ни отскочить, ни уехать, но ты еще успеваешь детально, будто бы имеешь для этого полно времени, изучить марку машины, заметить фото девушки на ветровом стекле и почему-то до боли четко запомнить — может, потому, что это твое последнее запоминание, — небольшую вмятину на капоте, не совсем старательно зашпаклеванную.
Она дошла. Не споткнулась, не упала, не сбилась с дороги. Ее, как сомнамбулу, сберегло чувство, и она дошла. Дошла, опустилась передо мной на колени, и полотенце само упало вниз. Было сладко и немного зябко от того, что все случилось именно так, как я и представлял. Эта маленькая женщина была создана для меня, и я должен был с нею встретиться. Недовершенность тела, которая стесняла всю жизнь, кончилась. Нашлось продолжение меня самого.
Так нарождается кругооборот жидкости.
Так нарождается кругооборот жидкости.
Так нарождается кругооборот влаги.
Когда я в этом убедился, ее лицо было исполнено тумана. Ее глаза все еще смотрели на меня, но сквозь пелену полупрозрачности.
И только тут я понял, что крики “Пожар!” не утихают, что они и не прекращались, в конце концов. В проходе, полном дыма, вынырнула фигура кухарки. “Что вы тут делаете?! — заверещала она. — Горим! Тикайте быстрее!” В залу ворвалось пламя, едкий дым заполнил легкие. Я хотел схватить девочку на руки, но ее уже не было внизу. Надо было бежать. Оставались считаные минуты. Голым я выскочил в коридор, где уже было настоящее пекло. Никого и никогда не было в этих клятых цесарских конюшнях. А теперь не было уже и самих конюшен. Был дым и огонь, дым и огонь, загасить который не смогла бы, наверно, никакая влага.